Продолжаем публикацию рассказов из популярного в Сербии сборника былей…
Инокиня Афанасия (РАШИЧ)
Скандалы из-за свекрови и детская астма на нервной почве
— Матушка, едет к нам свекровь. Что делать!?
Такими словами начала разговор молодая женщина, ревностно относящаяся к вопросу душеспасения всего своего семейства. Знали, что её свекровь живёт за границей, и — как многие люди, которые уехали туда — превратила жизнь свою в приобретение вещей и заботу об этих предметах. А на веру, на посты и праздники — ни времени, ни сил уже не остаётся. Свечки-то ставят, а вот жить по заповедям — уже никак. На чужбине живя, легко перенимают чужие обычаи: работают до изнеможения, а потом развлекаются до умопомрачения. Трезвости и размеренности нет и в помине.
От своих вековых традиций отмахнулись, старое разрушили, а новое собирались не строить, а купить уже готовое — по стандартам. Детей воспитать не получилось, потому что стержня-то нет, а есть просто набор правил поведения, выдрессировали, как псов, этикету, а если нет любви, то всё это — тоненькая плёнка, оберточная бумага, которую срывает первым же серьёзным припадком раздражения.
Заканчивается всё по одной и той же схеме: как только силы покидают — подрастающее поколение избавляется от не имеющих больше возможности сопротивляться одряхлевших «предков», упекая бедолаг в дома престарелых.
И вот, едет в гости такая вот «светская» бабушка.
Свекровь приводило в бешенство то, что София приучила её сына, Здравко, и внуков к посту. А поскольку бедные мигранты могли получать отпуска только на Рождество (которое в Европе празднуют, естественно, по григорианскому календарю), то свекровь приезжала всегда как раз Рождественским Постом.
Поскольку сын со снохой не отступали от Рождественского Поста даже ради праздничного застолья по поводу приезда матери, то свекровь воспринимала это как оскорбление и вопиющее негостеприимный шаг. Обида усугублялась тем, что свекровь воспитывала сына одна, старалась вложить в него всё лучшее, что у неё было, а теперь сноха привязала «бедного Здравко» к себе, нарожав кучу (троих) детей.
Итак, последнее, что она заявила по телефону, это то, что она по приезду снимет номер в гостинице, чтобы их «не обременять».
София была крайне озабочена:
— Я из всех сил стараюсь терпеть причуды свекрови, терплю молча. Но она всё равно устроила эту глупую демонстрацию. Как же теперь быть?
Монахиня в ответ на такую глубокую растерянность начала тихонько рассказывать о великой силе и власти, которую Господь даёт родителям по отношению к детям. И о том, что родительские мысли воздействуют на жизнь детей, они ведь всегда хотят «как лучше», а потому — если они делают что-то не совсем так или совсем не так, то нужно относиться к этому со снисхождением и чуткостью…
В конце концов, матушка посоветовала приготовить обильный постный обед и с доброжелательным настроем встретить свекровь, называя её «мамой», непрестанно убеждать её в том, что — долгожданная гостья, и даже не гостья, а член семьи, находящийся в отъездах. Чтобы гостье было удобно, можно детей на время отправить к другой бабушке, успеет ещё ощутить шум и гам. А с дороги пусть побудет в покое, ощутит себя дома, среди своих.
Выслушав это, София ответила не сразу:
— Я, конечно, не таю зла и раздражения на свою свекровь. Но так человекоугодничать не смогу. Зачем я буду лицемерить? Матушка, Вы же знаете: она не любит своего внука, а у него — астма.
Mature woman standing outside front door, waving spoon (fish-eye)
— Ты просила совета. Получила. Я всё сказала, — ответила монахиня и повесила трубку.
Не верила, что София послушает её.
Через месяц, всё-таки, матушка увидела Софию, которая вместе с детьми протискивалась по переполненной народом монастырской кухне.
Поцеловав монахиню, София начала свой рассказ:
— Долго думала, и решила поступить так, как ты мне посоветовала тогда. Встретила свекровь у порога, обняла её и назвала «мамой». Она сумки уронила, села и заплакала. Я тоже села и реву, чего раньше со мною не случалось.
Обняла меня, прижала к себе и спрашивает:
«Ты ведь меня ненавидела всё это время!?»
«Что ты, мама, нет, просто всё никак не могу стенки между нами одолеть. А остальное — от грубости моей, а не от злобы».
И тогда она мне вот что рассказала:
«Когда Деян был ещё малышом, она хотела было взять его из кроватки и повозиться, но ты вскрикнула: «Нет!»»
Я и не помню этого, поскольку всегда становилась беспамятной истеричкой, когда мне казалось, что кому-то из детей нечто угрожает. И вскрикнуть могла чисто инстиктивно. Мужу моему это тоже никогда не нравилось. Так вот, свекровь мне и призналась, что после той моей выходки она в сердцах воскликнула:
«А, не даёшь никому, ну и пусть будет твоим. Пальцем к нему не прикоснусь!»
Дарко именно тогда и заработал астму. Нервозная атмосфера сказалась на нём вот таким вот страшным образом. Как бы мы не лечили его, приступы никуда не уходили.
И вот теперь, когда лёд в наших отношениях со свекровью растаял, за целый месяц у Дарко не было ни одного приступа. Свекровь тогда вместе с нами постилась до Рождества, дала мне денег на оплату курсов вождения, чтоб я сама имела возможность возить ребёнка на процедуры всегда, когда потребуется.
— Так что, матушка, я тебе очень благодарна за тот совет, даже и не знаю: как могу измерить эту благодарность!
София научилась понимать свою свекровь, воспринимает её не как свекровь, а как мать своего сына, как того человека, который тоже имеет своё место в их семье.
Почему Славолюб колет дрова монахиням
Из отдалённого селения нужно идти до монастыря целый день пешком, что набожному человеку и не в тягость: ведь пешее шествие воспринимается как подготовка души перед встречей со Святыней.
В тот день из села выдвинулись старик, женщина и мальчик. Это был старый «богомолец» Тихомир, мальчик Славолюб и его тётка Яна.
Славолюб не мог разговаривать, но понимал сказанное по губам. Пережил тяжелую болезнь пока был ещё совсем младенцем. Его отцом был яростный богоборец, каких после войны было много повсюду, а мать — тайная христианка. Молилась Господу, чтобы те страшные проклятия, которые люди обрушивали на её мужа, не сказывались бы на детях. Учила из набожности, постоянно незаметно осеняла из крестом, молилась за них, пока они спали. Но Славолюба всё никак не получалось привести в монастырь. Боялась гнева мужа. Поэтому придумала отправить его как бы к своей сестре, а сестра привела бы болящего малыша в монастырь. Вручила ему нарядную торбу, куда положила большой ещё горячий каравай и немного воды, обняла и на прощанье попросила его во всём слушаться деда Тиху и тётю Яну, и, если Бог даст, он скоро сможет разговаривать — как и другие дети.
Славолюб печально и испуганно глядел на неё, но, всё-таки, отправился с тёткой, иногда, впрочем, оглядываясь.
Целый день они молча шли. Славолюб был крепко скроен, но и он порою просто опускался на землю в изнеможении, жалостливо — как щенок — глядя на своих провожатых. Его детские очи говорили ясно: «Больше не могу!»
А старец Тихо подойдёт к нему, нежно прижмёт, даст попить водички, и говорит:
— Отдохни немного. Потом пойдём дальше. Старенький игумен сотворит молитву, и ты сможешь опять разговаривать, как и другие детки.
Он тот час же вставал и шёл дальше.
Пришли уже вечером. Принял их монах, выслушал, и говорит:
— Э, брат Тихо, а есть ли родители у этого ребёнка?
— Есть, отче.
— Почему они его не приводили? Почему вы? Сосед и тётка? Знаешь ли ты, что молитва за ребёнка действенна тогда, когда кто-то берёт на себя ответственность за веру этого ребёнка? Когда младенца приносят на Причастие, то родители должны понимать: что происходит, и относиться к таинству благоговейно, а не как к чему-то волшебному. Так и тут. Он — малыш ещё, родителей рядом нет…
Склонив голову, Тихомир попросил:
— Отче, мы веруем, его мать верует.
И всё рассказал о драме их семьи. А закончил рассказ такими словами:
— И он верует. Может многого не знает ещё, но целый день шёл пешком, несколько раз уже падал с ног, но я говорил ему, что мы идём на молитву, что Господь исцелит его и он снова сможет разговаривать, — и он тот час же вставал и снова шёл. Сам посуди: разве это не вера? Что тогда вера?
— Добро, добро, — пробормотал монах, погладил по головке спящего ребёнка. — Вечеряйте, а с утра, после Литургии будем вместе молиться.
Так и поступили. После молебна Славолюб заговорил, попросил немного воды, а преклонили колени и возблагодарили Спасителя. И Славолюб упал на колени и глаза его наполнились слезами.
Его мать нам потом рассказывала о том, как внимательно он всегда молится. Она украдкой глядит на него и укоряет себя в том, что не имеет такой ревности.
Сейчас он уже молодой человек, вот уже который год каждую осень приезжает и колет дрова, причём со знанием дела: именно так, как и нужно на кухне — и мелкие на растопку, и крупные, чтоб горели долго.
Приходят в монастырь люди, подивятся этому дровосеку, и тут же им и расскажут об этом маленьком чуде.
В назидание.
Потерянные часы
В тот монастырь приезжала постоянно одна женщина, Драгиня, которая всегда с радостью помогала, чем могла, не гнушаясь никакой работы. Приезжала, переделав всю домашнюю работу, дабы не гневить ни мужа, ни свёкровь.
Так и тогда — жарким летним днём вместе с сестрами собирали на лугу сено в скирды. На гектаре получилось около двадцати скирд. Сложили вилы и грабли, собирались уже возвращаться в монастырь, как Драгиня вскрикнула:
— Часы потерялись!
Начали все искать: и там, и тут. А как найти? Пусть и не иголка, но …всё же два десятка скирд, гектар луга. Судя по описанию — обычные дешевенькие часики. Монахини стали её успокаивать, что купят ей новые, что не стоит так убиваться по пустякам. А Драгиня плачет:
— Да как же вы не понимаете!? Не смею возвращаться домой без часов! Я дома и так без вины всегда виноватая, а тут будет им за что уцепиться, и не отпускать меня на молитву…
Одна из сестёр немного поотстала от всех и начала неторопливо переходить от копны к копне. И молиться про себя:
«Господи, ты видишь боль этой женщины и наши переживания: ведь она пострадает из-за того, что хотела нам помочь! Всё Тебе ведомо: и то, где сейчас эти часы лежат…»
И так, перемежая эту мольбу со словами молитвы Иисусовой, сестра переходила от стога к стогу:
«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную».
На обратном пути на середине луга на левой стороне одной из скирд что-то робко блеснуло. Подойдя поближе, сестра увидела, что на одном твёрдом стебельке висят себе часики и тикают.
«Слава, Тебе, Боже наш, слава Тебе!», воскликнула матушка и побежала с радостной вестью к сестрам:
— Драгиня, не плачь! Нашлись твои часы!
Как мало порою нужно, чтобы подарить человеческой душе ощущение подлинного счастья.
Источник: Русская народная линия