Диплом не получишь и ординатуру не пройдешь, если не сделаешь ни одного аборта. Поэтому каждый медик, приходящий в гинекологию, неизбежно сталкивается с голосом своей совести. Подавляющее большинство из них, дезинформированное в медвузах, оболваненное советской абортмахерской профессурой, просто заглушают этот голос в себе, когда видят абортированных младенцев на операциях. С годами их души покрываются леденящей оболочкой цинизма, и сердца таких гинекологов-практиков, некогда чувствующие жизнь в материнских утробах, становятся окаменело бесчувственными.
Священник Ярослав Драгун
Буднично. Стандартно. Однотипно.
«Звонок. Просьба приехать в реанимацию. Крещение младенца.
Мама – врач акушер-гинеколог в небольшом поселке одного из районов нашей области. В машине разговорились.
– Что врачи говорят?
– Ребенок без сознания в пограничном состоянии между жизнью и смертью. Случилось внезапно. Симптоматика непонятная. Диагноз не поставлен. Судьба в руках Божиих.
– Храм у вас в поселке есть? Ходите?
– Храм есть, но я туда не хожу. Меня все в поселке знают. Особенно женщины. Бывало, зайду в наш храм, так все тетеньки сразу начинают следить за мной: какую свечку взяла, кому ставлю. Злюсь. Езжу в другой храм. В район.
– Давно на приеме?
– Давно, сразу после мединститута. Почти все семьи здесь знаю. У кого какие мужья, какие дети, у кого какие проблемы, сколько у каждой абортов.
– А сами делаете аборты? – спросил я прямо.
– Нет. Уже три года как завязала. Хватит. Отмахиваюсь и вынуждена отправлять их в район, – врач поникла и отвернулась к окну.
– И медикаментоз тоже не делаете?
– Тоже.
Тут я приободрился. Эта женщина – единственный гинеколог на всю округу в несколько тысяч населения – набралась мужества перестать делать аборты. Это многого стоит. Диплом не получишь и ординатуру не пройдешь, если не сделаешь ни одного аборта. Поэтому каждый медик, приходящий в гинекологию, неизбежно сталкивается с голосом своей совести. Подавляющее большинство из них, дезинформированное в медвузах, оболваненное советской абортмахерской профессурой, просто заглушают этот голос в себе, когда видят абортированных младенцев на операциях. С годами их души покрываются леденящей оболочкой цинизма, и сердца таких гинекологов-практиков, некогда чувствующие жизнь в материнских утробах, становятся окаменело бесчувственными.
Моя собеседница была исключением из общих правил. Она решительно, вопреки мнению коллег и медицинской общественности, пробудила в себе остатки совести и выбралась из этих дьявольских уз. Такие, как она, несут подвиг. Такие – герои нашего времени. Мне захотелось вытянуться по струнке и застегнуть верхнюю пуговку подрясника.
– А гормональную контрацепцию выписываете?
– Это выписываю. А что в этом плохого? Она же подавляет овуляцию. Зачатия не происходит. Это и в инструкции написано, – уверенно ответила врач.
[pullquote]В мире нет гормональной контрацепции без абортивного эффекта[/pullquote]
Увы, в мире нет гормональной контрацепции с полным подавлением овуляции. Это абсурд. Чтобы женщине подавить свою овуляцию и обмануть Богом данную ей природу, нужно принять огромное количество гормонов, после которых у нее последуют серьезные сбои в организме. Например, начнут обильно расти волосы на лице, как у мужчины, и прочее. В мире нет гормональной контрацепции без абортивного эффекта. Хотя даже в инструкциях на упаковках можно прочитать обратное. Это ложь и маркетинговый ход фармацевтических компаний-гигантов. Вся правда о гормональной контрацепции есть на медицинском сайте http://contracepcia.com/, ссылку на который я и дал почитать несчастному гинекологу.
Вмч. Феодор (фреска церкви свт. Николая. Монастырь Ставроникита. Афон. 1546 год)
Бедная женщина сидела понурая и шокированная этой информацией. В душе муки – совести, в глазах – слезы раскаяния, в словах – разочарование.
Мы помолчали.
– С каким именем ребенка крестить будем? – спросил я, понимая, что необходимо торопиться в реанимацию.
– Что?.. Имя? – женщина вышла из своих тяжелых мыслей и оживилась. – Батюшка, вы сами назовите.
«Ну вот, опять… – подумал я. – Опять мне перепоручают ответственность». Уже один раз я называл крещаемого ребеночка в реанимации.
– Нет, я не могу, вы же мама, – сказал я твердо.
– Батюшка, я настаиваю, – врач сказала мне это еще тверже, и ее суровый взгляд дал мне понять, что спорить бесполезно. Предполагаю, что в этом акте наречения имени священником она хотела проявить смирение перед Богом и своего рода посвящение своего малыша Всевышнему.
– Хорошо. Тогда давайте по святцам назовем. Память какого святого сегодня Церковь празднует? – я залез в православный календарь в смартфоне. – Ага. Вот, например, великомученик Феодор Стратилат. Вы согласны?
– Да, согласна, – кивнула печальная мать, и мы стали подниматься в блок реанимации.
[pullquote]Своего мальчика она у Бога вымаливала – и вымолила[/pullquote]
Потом были ее частые исповеди, слезы и причащение Святых Таин, усердие в ежедневном посещении богослужений в нашем больничном храме, постоянные записки в алтарь на проскомидию о тяжко болящем младенце Феодоре, ее сосредоточенное молитвенное лицо. Своего мальчика она у Бога вымаливала.
К тому времени Федю уже перевели из реанимации в палату. Правда, диагноз еще не поставили. Навещал их пару раз, причащал мальчика. Ожидалось продолжительное лечение, но угрозы жизни уже не было. Они пошли на поправку.
А потом они исчезли.
«Слава Господу! Значит, их выписали», – понял я и снова порадовался великому человеколюбию Божию!
Источник: Православие.Ru