Александр Терлецкий: ДОСТОЕВСКИЙ ПРОТИВ ЕВРОСОДОМА

 «Тут дьявол с Богом борется, а

поле битвы — сердца людей…» Ф.М.Достоевский

 

Происходит это не в силу крайности убеждений писателя, а по той простой причине, что он с присущей ему откровенностью не боялся «сказать правду и зло назвать злом» (2; Т. 21, С. 15), или — по выражению иеромонаха Романа (Матюшина) — взгляды свои высказывал «в упор, слепым в прозренье, недругам в укор» (см.: его стих. «Три вида зла»). Время же чаще всего только подтверждало правоту и проницательность великого художника и сердцеведа.

Еще в бытность своего первого путешествия по Западной Европе летом 1862 года Ф.М.Достоевский постоянно размышлял над вопросом: «каким образом на нас в разное время отражалась Европа — и постоянно ломилась к нам с своей цивилизацией в гости, и насколько мы цивилизовались, и сколько именно нас счетом до сих пор отцивилизовалось?» (2; Т. 5, С. 55).

Следствием приобщения русских к европейской цивилизации стал дух превозношения и презрения к народу: «Пусть все вокруг нас и теперь еще не очень красиво; зато сами мы до того прекрасны, до того цивилизованы, до того европейцы, что даже народу стошнило, на нас глядя. Теперь уж народ нас совсем за иностранцев считает, ни одного слова нашего, ни одной книги нашей, ни одной мысли нашей не понимает, — а ведь это, как хотите, прогресс». Самоуверенность в своем «цивилизаторском призвании» приводила «русских европейцев» к отрицанию основ русской жизни: «почвы нет, народа нет, национальность — это только известная система податей, душа — tabula rasa, вощичек, из которого можно сейчас же вылепить настоящего человека, общечеловека всемирного, гомункула — стоит только приложить плоды европейской цивилизации да прочесть две-три книжки» (2; Т. 5, С.59).

Это, в свою очередь, повлекло за собой не только перемену внешнего образа жизни человека, тронутого «развитием и европейской цивилизацией», но и серьезные изменения его психической, нравственной и духовной природы. В «Записках из подполья» (1864) герой Достоевского, показывая всю нелепость теории «обновления всего рода человеческого посредством системы его собственных выгод» — так называемого «разумного эгоизма», ставит под сомнение тезис: «от цивилизации человек смягчается» — т. е. становится более гуманным.

Он приходит к заключению: «цивилизация выработывает в человеке только многосторонность ощущений и… решительно ничего больше. А через развитие этой многосторонности человек… дойдет до того, что отыщет в крови наслаждение… самые утонченные кровопроливцы почти сплошь были самые цивилизованные господа, которым все эти разные Атиллы да Стеньки Разины иной раз в подметки не годились…» (2; Т. 5, С. 111-112).

В наши дни респектабельные «цивилизованные» убийцы: изобретатели смертоносных вакцин, абортмахеры в белых халатах и прочие «мудрецы и любители рода человеческого» — находятся под защитой «незаконных» демократических законов.

Либерально настроенным современникам Достоевского некоторые его мнения и «прорицания» представлялись явным «преувеличением» и даже «бредом» — и поэтому воспринимались болезненно. Так, по свидетельству Варвары Васильевны Тимофеевой, в одной из бесед со «знаменитым писателем» в 1873 году ей (тогда 23-летней девице) показалось, что Федор Михайлович (в ту пору редактор журнала «Гражданин») «увлекается», и она пыталась ему возражать:

«Они (либералы — А.Т.), — негодовал Достоевский, — там пишут о нашем народе: «дик и невежествен… не чета европейскому…» Да наш народ — святой в сравнении с тамошним! Наш народ еще никогда не доходил до такого цинизма, как в Италии, например. В Риме, в Неаполе, мне самому на улицах делали гнуснейшие предложения — юноши, почти дети. Отвратительные, противоестественные пороки — и открыто для всех, и это никого не возмущает. А попробовали бы сделать то же у нас! Весь народ осудил бы, потому что для нашего народа тут смертный грех, а там это — в нравах, простая привычка, — и больше ничего. И эту-то «цивилизацию» хотят теперь прививать народу! Да никогда я с этим не соглашусь! До конца моих дней воевать буду с ними, — не уступлю.

— Но ведь не эту же именно цивилизацию хотят перенести к нам, Федор Михайлович! — не вытерпела, помню, вставила я.

— Да непременно все ту же самую! — с ожесточением подхватил он. — Потому что другой никакой и нет… Начинается эта пересадка всегда с рабского подражания, с роскоши, с моды, с разных там наук и искусств, а кончается содомским грехом и всеобщим растлением…» (1; Т. 2, С. 179-180).

Именно эту цивилизацию прививают нам сейчас. Культ «содомской красоты», которая в противоположность Красоте христианской призвана погубить мир, сегодня насаждается повсеместно. Небывалый на земле со времен Содома и Гоморры расцвет «скотских сладострастных обществ» (2; Т. 10, С. 201) — явный признак того, что современное человечество ожидает участь этих злополучных городов, чему мы все чаще и чаще по местам становимся свидетелями (см. работу протопресвитера Феодора Зисиса «Благотворное и очистительное цунами. Виноват ли Бог в стихийных бедствиях?» Издат. Дом «Святая Гора», Москва, 2005).

Беда наша в том, что мы, возмущаясь открытым насаждением содомского греха, терпимо относимся и даже порой оправдываем его «умеренные» проявления. А начинается это насаждение — по слову Достоевского — всегда с рабского подражания и моды. Одним из факторов, стимулирующих распространение на нашей земле содомской заразы, несомненно, является принятие за норму содомской моды: мужской одежды на женщине.

Священное Писание по этому поводу говорит: «На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье, ибо мерзок перед Господом Богом твоим всяк делающий сие» (Втор. 22, 5). 62 правило VI Вселенского собора повелевает нарушителей этой заповеди, «аще суть клирики,… извергать из священного чина, аще же миряне, отлучать от общения церковного».

Наверное, все-таки у матери, которая и одеждой, и повадками уподобляется мужчине, больше шансов родить ребенка с нетрадиционной ориентацией, чем у той, которая не надевает на себя несвойственную ее природе личину. Уже в материнской утробе ребенок усваивает то душепагубное смешение добра и зла, наглядным выражением которое является стирание различий между полами. Происходит изменение (точнее — извращение) сознания на уровне духовно-эстетическом. Так дело может дойти до того, что женщинам будут нравиться мужчины в юбках — ведь давно уже мужчинам нравятся женщины в брюках…

Распространение такой богопротивной моды несомненно усугубляет одну из главных проблем нашей жизни — проблему отцов и детей. Родители и педагоги все чаще жалуются на непослушание детей. Это непослушание, постепенно переходящее в восстание детей на родителей (Мф. 10; 21), закрепляется в цивилизованном мире законодательно под видом «ювенальной юстиции».

Но непослушание детей — прямое следствие непослушания родителей Богу (одним из наглядных примеров такого непослушания и является содомская мода). До тех пор, пока папы и мамы не проявят искреннего желания и стремления исполнять Заповеди Божии, в том числе и «малые» (см.: Лк. 16, 10), — ожидать от детей послушания безрассудно. «Исполни сам на себе прежде, чем других заставлять, — вот в чем — по Достоевскому — вся тайна первого шага» (2; Т. 25, С. 61-63) в деле воспитания.

Достоевский о грядущем антихристе

Современную западную цивилизацию следовало бы называть не «постхристианской», а более точно — антихристианской (т.е. антихристовой), ибо таковой она — по своей очевидной духовно-нравственной деградации — в сущности и является. Нам, православным христианам, хорошо известны слова Основателя Христианства: «Созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ея» (Мф. 16, 18), несмотря на видимое в мире оскудение веры (Лк. 18, 8) и любви, «по причине умножения беззакония» (Мф. 24, 12). Христианству не может быть и не будет конца. Отступившая от Бога цивилизация пытается жить без Христа, но она не может жить после Христа. В этом и заключается ее трагедия.

После смерти первой жены (15 апреля 1864 г.) Достоевский в горестном просветлении с присущей ему способностью пропускать важнейшие вопросы жизни через свое сердце записывает в дневнике:«Маша лежит на столе. Увижусь ли с Машей?.. Антихристы ошибаются, опровергая христианство следующим главным пунктом опровержения: 1) «Отчего же христианство не царит на земле, если оно истинно; отчего же человек до сих пор страдает, а не делается братом друг другу?»

Да очень понятно почему: потому что это идеал будущей, окончательной жизни человека, а на земле человек в состоянии переходном… Сам Христос проповедовал Свое учение только как идеал, Сам предрек, что до конца мира будет борьба и развитие (учение о мече),… потому что на земле жизнь развивающаяся, а там бытие, полное синтетически, вечно наслаждающееся и наполненное, для которого, стало быть, «времени больше не будет» (2; Т. 20, С. 172-175).

В статье «Одна из современных фальшей» («Дневник писателя», 1873) Достоевский выводит «аксиому»: «Раз отвергнув Христа, ум человеческий может дойти до удивительных результатов… Европа, по крайней мере в высших представителях своей мысли, отвергает Христа, мы же, как известно, обязаны подражать Европе». Результаты эти — по предсказанию писателя — самыми удивительными покажутся тем, кто сейчас с таким упорством строит «царство» антихриста — «новый мировой порядок», — тогда, когда всё построенное ими «здание рухнет, под проклятиями человечества, прежде чем будет завершено» (2; Т. 21; 133).

К этому же времени (1873 г.) относится и не сбывшееся еще пока пророчество Достоевского, записанное все той же В.В.Тимофеевой: «Они (либералы — А.Т.) и не подозревают, что скоро конец всему… всем ихним «прогрессам» и болтовне! Им и не чудится, что ведь антихрист-то уж родился… и идет! <…> Идет к нам антихрист! Идет! И конец миру близко, — ближе, чем думают!» (2; Т. 2, С. 180-181).

И если сам антихрист тогда еще не родился, то уже родился в 1870 году его «предтеча» — будущий вождь «мирового пролетариата», который впервые за всю историю Русского Государства поставит своей целью искоренение Православия во всех его пределах.

Первый (январский) выпуск «Дневника писателя» за 1877 год открывается статьей, в которой Достоевский указывает на «три идеи», встающие перед миром: католическую («осужденную»), протестантскую («протестующую» против первой) и славянскую («нарождающуюся»). Здесь же он упоминает о «самых скудных и самых «жидовствующих»« умах, «которым ни до чего кроме себя дела нет» (2; Т. 25, С. 6). Но уже в мартовском выпуске «Дневника писателя» Достоевский говорит «о жидовстве и об идее жидовской, охватывающей весь мір, вместо «неудавшегося» христианства…».

В «Записной тетради» Достоевского 1876-1877 гг. имеются многократные замечания: «Две России — биржевая-жидовская и христианская» [2; Т. 24, С. 269, 273, 275, 281, 284, 285]. «Жидовская идея» в понимании Достоевского — это «…матерьялизм, слепая, плотоядная жажда личного матерьяльного обеспечения, жажда личного накопления денег всеми средствами — вот все, что признано за высшую цель, за разумное, за свободу, вместо христианской идеи спасения лишь посредством теснейшего нравственного и братского единения людей» [2; Т. 25, С. 85]. Господство «жидовской идеи» на Западе Достоевский считал уже свершившимся фактом: «Подумаешь, не они царят в Европе, не они управляют там биржами хотя бы только, а, стало быть, и политикой, внутренними делами, нравственностью государств» (2; Т. 25, С. 77).

На последнем году жизни Достоевский в своей «Записной тетради» делает записи, имеющие ключевое значение для понимания процессов, происходящих в мире: « Жидовство как факт всего мира. Католичество, уступающее жидовству»; «Жид. Бисмарки, Биконсфильды, французская революция и Гамбетта и т. д. — все это, как сила, один только мираж, и чем дальше, тем больше. Господин и им, и всему, и Европе один только жид и его банк.

И вот услышим: вдруг он скажет veto и Бисмарк отлетит как скошенная былинка. Жид и банк господин теперь всему: и Европе, и просвещению, и социализму. Социализму особенно, ибо им он с корнем вырвет христианство и разрушит ее цивилизацию. И когда останется лишь одно безначалие, тут жид и станет во главе всего. Ибо, проповедуя социализм, он останется меж собой в единении, а когда погибнет все богатство Европы, останется банк жида. Антихрист придет и станет на безначалии» [2; Т. 27, С. 48, 59].

Опасность распространения «жидовской идеи» в православной России была для Достоевского также отнюдь не мифической. В письме к Н.Е.Грищенко от 28 февраля 1878 года он отмечал: «…у нас здесь в литературе уже множество изданий, газет и журналов издается на жидовские деньги жидами (которых прибывает в литературу всё больше и больше), и только редакторы, нанятые жидами, подписывают газету или журнал русскими именами — вот и всё в них русского. Я думаю, что это только еще начало, но что жиды захватят гораздо еще больший круг действий в литературе; а уже до жизни, до явлений текущей действительности я не касаюсь: жид распространяется с ужасающею быстротою. А ведь жид и его кагал — это всё равно, что заговор против русских!» (2; Т. 30, кн. 1, С. 8).

Отвергая упреки в свой адрес в предвзятом отношении к евреям, Достоевский в мартовском выпуске «Дневника писателя» за 1877 год поместил цикл статей по «еврейскому вопросу». Там он между прочим пишет: «Мне иногда входила в голову фантазия: ну что, если бы то не евреев было в России три миллиона, а русских; а евреев было бы 80 миллионов — ну, во что обратились бы у них русские и как бы они их третировали? Дали бы они сравняться с собой в правах? Дали бы им молиться среди них свободно? Не обратили бы прямо в рабов? Хуже того: не содрали ли бы кожу совсем?» (2; Т. 25, 80).

На международной духовно-медицинской конференции, посвященной святителю Луке (г. Симферополь, 2004г.), архимандрит Нектарий (Антонопулос) закончил свой доклад «Евангельская любовь — движущая сила жизни» описанием следующей картины: «В Израильской земле, по которой ступал Сам Господь, происходит нечто странное. На севере страны находится сравнительно небольшое озеро — Тивериада, Галилейское море, как оно именуется в Евангелии. В этом озере много рыбы. Там ловили рыбу ученики Христа, и там Христос призвал их к апостольскому служению.

На юге страны находится другое, большее по размеру озеро — Мёртвое море. Оно называется мёртвым, так как в нем нет жизни. Два этих озера соединяет река Иордан. Истекает Иордан из Тивериады, а впадает в Мёртвое море. Маленькое Тивериадское озеро уже на протяжении веков непрестанно отдает свои воды и пребывает живым. Мёртвое же море на протяжении веков через Иордан берет воды Тивериады и остается мертвым» (4; С. 272).

Картина эта, служащая естественной иллюстрацией и к евангельской притче о богаче и Лазаре, и к словам Достоевского: «В Европе выгода — у нас жертва» (2; Т. 24, С. 286) — весьма наглядно отображает природу любви и противоположного ей начала. Но что имел в виду архимандрит Нектарий, говоря о странности происходящего в Израильской земле? Вероятнее всего, ту духовную слепоту иудеев, которые, имея у себя перед глазами такую поучительную живую притчу-картину, за всю свою многовековую историю так ничему и не научились.

Сегодня они продолжают упрямо идти и вести за собой потерявшее духовные ориентиры «цивилизованное» человечество к выбору самой невыгодной из всех существующих в мире «выгод»: продаже своего первородства за «чечевичную похлебку» от антихриста. «Отступлени­ем от Христа, — предупреждает нас свт. Игнатий (Брянчанинов), — человечество приготовится к принятию антихриста, примет его в духе своем. В са­мом настроении человеческого духа возникнет требование, приглашение антихриста, сочувствие ему, как в состоянии сильного недуга возника­ет жажда к убийственному напитку. Произносится приглашение! Раздается призывный голос в обществе человеческом, выражающей настоятельную потребность в гении из гениев, который возвел бы вещественное разви­тие и преуспевание на высшую степень, водворил на земле то благоден­ствие, при котором рай и небо делаются для человека излишними. Антихрист — будет логичным, справедливым, естественным последствием общего нравственного и духовного направления человеков» [3; Т. 4, С. 382].