Раде Янкович: СВЯТИТЕЛЬ САВВА СЕРБСКИЙ: оплот Православия пред лицом демонизма Запада и Востока

Вот где сокрыта мудрость: если меж двух жерновов положишь зубы, то зубы сломаешь! А если бросишь туда горсть пшеницы, получишь горсть муки!

---

Введение

До сих пор остается открытым вопрос: сербы – это Запад на Востоке или Восток на Западе? В 30-е годы прошлого века, в эпоху, во многом напоминающую сегодняшние дни, преподобный Иустин Челийский написал: «Мы живем на географическом и духовном водоразделе между двумя мирами, между двумя культурами, между Востоком и Западом»[1]. По его словам, мы, сербы, живем «на острие меча». Это положение нестабильно, и поэтому нам нужно определиться: «На Восток, или на Запад?». Почти в то же время святитель Николай Сербский написал: «Нет ничего хуже, чем находиться между». По мнению святителя, в этом случае мы ведем себя как буриданов осел, который умирает от голода, колеблясь между двумя стогами сена и не находя в себе сил определиться. Так и «Балканам угрожает голодная смерть из-за множества болтунов, говорящих, что мы находимся между». По словам святителя Николая, мы должны быть выше этого – подняться и над Востоком, и над Западом[2].

Так кто же мы, сербы? Мы – мост? Пропасть? Или крепостная стена? Это не столько политическая, культурологическая или даже цивилизационная дилемма, сколько вопрос жизненного выбора. Выбор касается каждого отдельного человека и всего сербского народа в целом, его будущего, его самобытности и шансов на выживание. Но дело в том, что на сегодняшний день этот вопрос в разы усложнился и превратился в судьбоносное решение, от которого зависит будущее каждого православного серба и сербства как этнического и религиозного единства. На данный момент сербы стоят перед теми же угрозами и искушениями, что и их соотечественники во времена святителя Саввы. Может ли опыт, приобретенный тогда, быть полезным сегодня?  Может. И не только для нас, сербов, но для всего православного мира. Вот главный тезис данной статьи.

Таким образом, мы ставим перед собой вопрос: как сохранить веру в сатанинском окружении так называемого нового миропорядка? Сербский народ и Святосаввие (т. е. Православие в его сербском варианте) сформировались и существовали между двумя «жерновами» – демонизмом западным и демонизмом восточным. Весьма живописно это «неудобное» положение описал Меша Селимович в романе «Дервиш и смерть»: «Столетиями мы ищем и едва узнаем друг друга, скоро мы вообще перестанем знать, кто мы такие, мы забываем уже о том, что чего-то вообще хотим. <…> Мы живем на перекрестке миров, на границе народов, под угрозой любого удара, всегда перед кем-то виноватые. Как о скалы, о нас разбиваются волны истории»[3].

Демонизм с Запада

Ошибочным является мнение о том, что Запад свою идентичность сформировал вследствие отделения от единой Святой Соборной и Апостольской Церкви на Востоке. На самом деле, западная идентичность сформировалась в процессе так называемых Крестовых походов, контактируя с синкретизмом Леванта и Ближнего Востока. Раскол 1054 года стал всего лишь громким объявлением об уже давно созревшем решении пойти своей дорогой. В геополитическом смысле это означало, что Запад принял решение образовать иной геополитический полюс с центром в Риме в противовес Константинополю. Это был рискованный, но весьма выгодный шаг.

На Западе в то время царили хаос и безысходность. Ватикан еле дышал на обочине общественной жизни, отчаиваясь из-за своей немощи и не имея сил изменить это печальное положение. Один историк того времени, Вильгельм Тирский, написал: «Почти во всех регионах страны вера пропала. Страх Божий уже не руководит людьми. Справедливости больше нет, народы погрязли в насилии. Измена и предательство нависли над всеми. Добродетель исчезла, ведь от нее никакой пользы. Вместо добродетели – одно зло»[4]. Но на протяжении последующих двух веков, с Первого по Четвертый Крестовые походы, Запад отнимет и проглотит все, что можно было отнять или скопировать в культуре, искусстве, науке, литературе и философии на землях Палестины, Ливана и Сирии.

Вплоть до раскола 1054 года Запад в культурном и цивилизационном смысле был колонией Ромейской империи. Это признают все – даже те, кто не питает особо добрых чувств по отношению к так называемой Византии. Один из таковых – Саломон Рейнак. «Даже европейский Запад не избежал этого влияния, – пишет историк искусства, – потому что Византия со своими богатствами, со своей развитой торговлей, со своими памятниками, блистающими золотом и хрусталем, была объектом восхищения и вожделения Запада вплоть до начала эпохи Возрождения в Италии»[5]. На Западе прикладывали все усилия к тому, чтобы достичь того же уровня. Но все напрасно. Ни один элемент ромейской культуры и цивилизации не приживался в их руках. После того, как Карл Великий был коронован и в 800 году стал императором Священной Римской империи, он отправился в Равенну. Там в базилике Сан-Витале он увидел монументальную мозаику с изображением царя Юстиниана и царицы Феодоры в окружении свиты. Карл Великий восхитился мозаикой и пожелал, чтобы в Ахене, в его столице, построили такую же церковь. Он нашел лучших мастеров и ремесленников своего времени. Мраморные колонны привезли из Византии, так как в Европе тогда еще не нашлось ни одного мастера, способного их изготовить. Однако результат удивил. «Главный архитектор, Одо из Меца, не справился и не смог повторить всей сложности старинного здания[6]», – признается Кеннет Кларк.

В конце концов поиск идентичности на Западе выльется в агонию, которая продолжается до сегодняшнего дня. Освальд Шпенглер назвал это достоянием фаустовского духа в западной культуре и цивилизации[7]. Из этого достояния выросла и душа западного человека. Для Шпенглера душа – это абстрактное душевное тело, которое «не является ничем иным кроме как верным отражением образа, в котором зрелый культурный человек видит свой мир»[8]. Используя понятие душа, Шпенглер по сути говорит нам об идентичности западного человека. Будучи достоянием фаустовского духа, идентичность в данном случае является неким связующим звеном между образом и его отражением в зеркале: я – это то, что я вижу, ощущаю и думаю об окружающем меня мире. Но одновременно это означает и следующее: я нахожусь в самом центре мира, меня окружающего! Так мы узнаем, что антропоцентризм лежит в основе западной идентичности, а также все то, что породил этот антропоцентризм – индивидуализм, эгоизм, гедонизм, папизм…

Нигилизм разрушения

И все же решающим в процессе формирования западной идентичности стал момент, когда воля по ценности и значению была приравнена к понятию власти. Данное «изобретение» приписывают Ницше, но это не так, потому что процесс отождествления воли и власти можно проследить как минимум в течение пяти веков до Ницше, с того самого момента, когда итальянское Возрождение делало свои первые шаги. Ницше просто-напросто заметил этот процесс и подарил ему финал, который с точки зрения Православия представляет собой полное фиаско. Однако ценные замечания Ницше, посвященные кризису идентичности на Западе, актуальны и плодотворны для осмысления поныне.

Ницше первый заговорил о том, что в основе западной идентичности лежит нигилизм: «Вера в категории разума есть причина нигилизма, мы измеряли ценность мира категориями, которые относятся к чисто вымышленному миру»[9]. С того времени до сегодняшнего дня западный нигилизм эволюционировал в том направлении, которое Ницше назвал потребностью разрушать. Нигилизм, по мнению Ницше, «есть не только размышление над «тщетностью» и не только вера в то, что всё достойно гибели: он сам помогает делу, сам губит»[10]. Назовем это нигилизмом разрушения[11].

Крайнее последствие этого нигилизма – триумф воли. Воля, не обузданная разумом, становится дикой стихией. Будучи системой, отказывающей ценностям во всякой ценности, нигилизм отворачивается от своего «господина» (от господина, а не от создателя, ибо его создатель – «князь тьмы»!). Поэтому нигилизм сегодня дошел до той фазы, что начал разрушать саму основу западной идентичности – антропоцентризм и волю к власти. Нет больше никого на Западе, кто бы искренне верил в привилегированную позицию человека, в его неповторимую ценность. Не верят теперь ни в ценность власти, поскольку тысячи ядерных боеголовок едва ли уже могут дать кому-то преимущество. Каким будет ответ человека на такой нигилизм разрушения? От этого зависит будущее человечества.

Но и здесь Запад лидирует в деградации: вместо веры в духовные ценности нам предлагается вера в ценность техники. Человек будет центром вселенной только в том случае и в той мере, в которой возможно его технологическое совершенствование, и будет он словно белая мышь – орудием эксперимента. Человек должен стать киборгом, состоящим и из естественных, и из искусственных частей тела. А что тогда станет с его сердцем и душой? Сердце останется естественным органом, сосудом души или превратится в механическое устройство, качающее кровь? Православие молчит и не предлагает альтернатив. А ведь именно православные христиане должны задаваться вопросом – что станет с человеческой душой? Нужна ли вообще киборгу душа, или ему хватит энергии литиевых батареек?

Демонизм с Востока

В то время, когда Запад начал свой поиск идентичности, Ромейская империя была крупнейшим, богатейшим и самым могущественным государством во всем мире. Константинополь был одним из прекраснейших городов, столицей православной империи, центром планеты, «оком вселенной». Вот каким его видели дикари-норманны с Запада: «Сейчас те, кто ранее никогда не видел Константинополь, не могли отвести взор, ибо и представить себе не могли, что в мире есть такой богатый город; они смотрели на высокие стены и могучие башни, окружавшие город, а также на богатые палаты и величественные храмы, которых было столько, что те, кто этого не видел, не поверили бы рассказам; они вдоль и поперек разглядывали город, который превосходил все города, о которых они знали до того момента»[12].

Внутри этих крепостных стен и высоких оборонительных башен шла повседневная жизнь, похожая на ту, которая сейчас протекает в современных мегаполисах – Нью-Йорке, Париже, Шанхае или Токио. «Рынок, настоящий центр цивилизованного мира, был местом склада, сбыта и обмена товаров и произведений всех частей света. Из рук его ремесленников выходило все, что только средние века знали по части роскоши, самой дорогой и утонченной. По улицам его сновала пестрая и шумная толпа в пышных и живописных нарядах, таких великолепных, что, по выражению одного современника, «все они казались царскими детьми». На его площадях, окруженных дворцами и портиками, возвышались образцовые произведения античного искусства»[13].

Но уже в середине VI века в этой роскошной и шумной ромейской цивилизации начинает проявляться своего рода дуализм, который со временем будет лишь расти и умножаться вплоть до того момента, пока не нарушит духовное равновесие ромейского общества и не доведет его до точки распада, что и станет главной причиной смерти Империи. С одной стороны – целая плеяда святых отцов, которые кирпичик за кирпичиком, камень за камнем строят «крепость Православия», с другой – писатели, возрождавшие неоязычество и тем самым подмывавшие фундамент этой крепости. С одной стороны – официально признанное православное учение о кротости, терпении, бесстрастии, смиренномудрии, целомудрии, с другой – блеск, роскошь, богатство, расточительство, чревоугодие и похоть[14]. С одной стороны, религиозная ортодоксальность, основанная на святоотеческом Предании, верно хранимом монашеством и иерархами Церкви; с другой – профанация литературы, науки и повседневной жизни, где тайно (или даже открыто) отступают от православной ортодоксальности, в том числе и в высших слоях общества. По словам прп. Иоанна Лествичника, Ромейское царство даже не пыталось изгнать из своего сердца «стоголового демона сребролюбия». А ведь именно через эту трещину проник враг рода человеческого в ойкумену Православия: «Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше. Не можете служить Богу и маммоне»[15]. А преподобный Иоанн Лествичник добавляет: «А кто говорит, что имеет и то, и другое, тот сам себя обманывает»[16].

Разрушительная профанация

Вообще говоря, Ромейское царство никогда не стало империей «князя тьмы», но до своего последнего дня сосуществовало с ним, как больной человек живет со своим недугом. Официально Церковь предавала анафеме блуд и прелюбодеяние, благословляла брак и супружескую верность до гроба. Но «неофициально» светские власти показали свое бессилие в вопросе искоренения блуда и проституции. Историк Прокопий Кесарийский свидетельствует, что царица Феодора приказала собрать всех блудниц (около 500 женщин) с улиц и из публичных домов и заключить их в одном монастырском комплексе на другом берегу Босфора, но многие из них совершили самоубийство, прыгнув в море, так как не могли оставаться без своей профессии.

Целое литературное направление эротической поэзии и прозы на эротические темы процветает в Ромейской империи в противовес богословию, которое закладывало основы православной догматики. Поэт Нон из Египта представляет себя вуайером и описывает чувственные страсти античных богинь и нимф, а также миловидных мальчиков и девочек, купающихся нагими. А когда они не купаются, то гуляют в прозрачных накидках, которые почти ничего не скрывают. Смиренная Артемида при этом сжимает ноги, но другие почти не утруждают себя на этот счет»[17]. Павел Силенциарий предпочитает зрелых женщин[18], а поэт Агафий – блудниц[19]. Наряду с «Романом об Александре» и «Повестью о Варламме и Иоасафе», самым известным романом поздней эпохи была «Книга философа Синтипы». Это своего рода антология, состоящая из рассказов откровенно эротического содержания. «Здесь и женщина, которая, развлекается с двумя мужчинами – сначала с одним, потом с другим, а затем видит, что ее муж возвращается домой… И сводница, которая успешно пользуется своими талантами. А в одной корчме мужчины, будто в засаде, поджидают женщин, проходящих этой дорогой…»[20]. Этот роман был переведен с сирийского языка и впервые переписан в Константинополе в XI веке. Его охотно читали, и лучшее доказательство этому – тот факт, что роман продолжали переписывать вплоть до XVI века.

Историк Зосима, автор «Новой истории» (Νέα ίϭτορία), которая заканчивается 410-м годом после Рождества Христова, занимает наступательную антихристианскую позицию, утверждая, что Римская империя пала потому, что забыла старых богов. И это не помешало даже славному Фотию положительно о нем отзываться. Данный труд переписывали в XI веке, и даже позднее. Последняя копия, созданная для Лоренцо Медичи, датируется 1490 годом. Не меньшим авторитетом пользовался и философ Прокл, который в своей работе о вечности мира открыто нападает на христианство и воспевает старых богов. Его труд «Основы теологии» (Στοιχείωϭις ϑεολογικη), своего рода неоплатоническая теология без Иисуса Христа и Святой Троицы, переписывался многократно в XII и XIII вв. Философ Георгий Гемист Плифон был последователем культа бога Солнца и инициатор возрождения неоязыческой теологии, основателем которой являлся император Юлиан Отступник[21].

Растко

Вот в такой исторической, геополитической и цивилизационной атмосфере юный Растко переступает порог тихой обители. Этим он вызвал гнев «князя тьмы» против себя и своего народа. И с тех пор мы уже сражаемся не только физической силой, но и силой своей веры. Теперь мы воюем не только «против крови и плоти», но и против «мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной»[22]. И даже несмотря на тектонические сдвиги в расстановке мировых сил и перегруппировку геополитических центров, тень, нависавшая над нашими предками восемь веков назад, нависает над нами и сейчас. Мы стоим сегодня перед той же самой дилеммой, что и восемь веков назад – Царствие Небесное или царство «князя тьмы»?

Однажды после всенощного бдения, в ночи, пока спали воевода и его дружинники, посланные Стефаном Неманей за сыном, Растко принял монашеский постриг. Об этом Феодосий Хиландарец написал следующее: «И когда он увидел, что они заснули, богоподобный юноша, недреманное око, отойдя от них, поклонился перед святым алтарем и дал свой обет Господу, и, благословленный игуменом, взял одного старца-священника, и поднялся на высокую монастырскую башню. И закрылся в ней…». Растко стал благодарить Бога за то, что его воздвиг, словами псалмопевца Давида: «Превознесу Тебя, Господи, что Ты поднял меня и не дал моим врагам восторжествовать надо мною» (Псалом: 29; 1)[23]. «А священник прочитал молитву и постриг волосы с главы его и в ризу ангельского образа его облачил, и вместо имени Растко дал ему имя Савва»[24]. Это свершилось по Божьему допущению в году 6701 по старому календарю, индикта четвертого, во время правления императора-распутника Исаака II Ангела.

Бегство Растко в монастырь было сознательным выбором. Причем этот шаг, который изначально должен был стать лишь его личным выбором, определил судьбу всего сербского народа. Если до того момента и были сомнения (а они действительно были)[25] – то уже после этого решения сомнения исчезли: сербский народ вошел в орбиту «православной вселенной». Причем именно в тот момент, когда между двумя гигантами (папством и Православием, Римом и Константинополем, Западом и Востоком) начинало разворачиваться противостояние, которое в какой-то мере продолжается до наших дней. Острие Святосаввия затачивалось между двумя камнями – между западным нигилизмом и восточной профанностью. Но эти силы никогда не воевали друг против друга по-настоящему. И неудивительно: «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит»[26]. Так, силы эти пытаются объединиться и сегодня. Экуменизм – новая форма их единства.

Монах Савва

Истинную духовную войну с демонизмом вело только Православие. И в этой борьбе святитель Савва больше других проявил свою духовную силу, мудрость и талант. Словно великий стратег, он воевал на два фронта – против демонизма латинской ереси на Западе и против профанности ромейской культуры на Востоке. На западный духовный фронт святитель Савва направил свое сильнейшее войско – монашество. Осознавая, что монастырь без устава и игумена – словно ладья на неспокойном море без кормы и кормчего, святитель Савва приложил все силы ума своего, чтобы организовать монашескую жизнь в соответствии с верными законами и душеполезными советами: «Любой, кто хочет спастись, должен подвизаться, пойти узким и тесным путем. Ведь очень коротка дорога, по которой мы, братья мои возлюбленные, ходим. Жизнь наша – дымка, пелена, земля и прах; ненадолго нам дается и быстро исчезает. Труд нашей жизни – малый, но награда за него – великое и бесконечное благо»[27].

И воздвиг он словно крепостную стену с десятью башнями. В дополнение к существующим двум епархиям, Рашской и Призренской, святой Савва основал еще восемь новых – Зетскую, Хумскую, Дабарскую, Моравичскую, Топлицкую, Жичскую, Будимлянскую и Хвостанскую. Из них пять определил на «передовую» духовного фронта, ближе к уграм и латинам, откуда грозила главная опасность. «В монастырях собирал он монахов, – пишет Феодосий Хиландарец, – и наставлял их, как следовать уставам и законам, как вести церковные богослужения»[28]. Назначил игуменов и епископов и вручил им монашеский устав – Студеницкий типикон, который станет образцом для уставов всех сербских средневековых монастырей. Постановил, что резиденции епископов будут находиться в монастырях: Зетской епархии – в монастыре Архангела Михаила на Превлаке, Хумской – в монастыре Пресвятой Богородицы на Стоне, Дабарской – в монастыре свт. Николая на Лиме, Моравской – в монастыре свт. Ахилия в Ариле, Будимлянской – в монастыре вмч. Георгия в Будимле, Топлицкой – в монастыре свт. Николая в Куршумлии, Хвостанской – в монастыре Пресвятой Богородицы в Печи, Жичской – в монастыре Жича[29].

С большим усердием этот благочестивый и христолюбивый муж взялся за устройство внутренней духовной и светской жизни на сербских землях. Когда достроили церковь в Жиче, «наказал святой архиепископ брату своему самодержцу Стефану прибыть туда с вельможами и всей знатью»[30]. И собрались там все сербские господа, великие и малые землевладельцы, ипаты, князья, сотники и тысячники, все монахи, игумены и епископы, а также народ со всех сербских земель. И святой Савва взял и совершил «в церкви всенощное бдение со всеми молитвами, отслужив и божественную литургию со всеми епископами и игуменами и многими священниками»[31]. И «повел за собой во святой алтарь, святыню святынь, венценосного брата своего великого жупана Стефана, молитвами и молением Богу благословив его, багряницею и бисером опоясав его и украсив, и венцом царства голову его венчав, и миром его помазав, объявил его Богом помазанным самодержавным королем сербским»[32]. И совершил он это на праздник Вознесения Господня в монастыре Жича в году 6728, на двадцать третий год от вступления на престол Стефана Уроша Первовенчанного[33].

А на завтра, по свидетельству Феодосия, святой Савва приказал снова всех собрать в церкви. «Когда епископы и знать и весь народ собрались, преосвященный архиепископ сел с братом-самодержцем и, отверзши свои богоречивые святые уста», начал проповедовать: «Хочу меж вами совершить обновление святой, праведной, божественной веры Отца и Сына и Святого Духа… Хочу, чтобы мы все, исповедовав свою веру, показали ее силу»[34]. И научил их тогда Символу Веры, который все вслух повторили за ним трижды: «Верую во Единаго Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым…». И так до конца, догмат за догматом. Потом призвал их признать «все Святые Соборы Святых Отцов, собранные по времени и месту, ради утверждения в божественной православной вере». И сказали они, что принимают. Затем учил их чтить и целовать святые иконы и честной крест, чтить церковь, святые места и священные сосуды, верить в Таинство Святого Причащения и в то, что вино – это «сама пречистая кровь Христова», а хлеб – «само пречистое тело Христово»[35].

«А тех, кто исповедовал ересь, – пишет Феодосий Хиландарец, – оставил с собою в храме и наедине их строго испытал. Некрещенным, предварительно проклянув ересь, в которой пребывали, наказал пройти дни оглашения, сохраняя чистоту, а затем креститься. А крещенных в латинской ереси (также предварительно проклянув их злые ереси), после исповедания ими веры истинной, после прочтения молитвы над святым миром, наказал этим святым миром помазать по всем их чувствам и завещал им оставаться постоянными в нашей вере»[36]. И наказал епископам, чтобы они так же поступали. Так святой Савва бросил семя Предания в трещину между двумя упомянутыми нами «жерновами». Вот где сокрыта мудрость: если меж двух жерновов положишь зубы, то зубы сломаешь! А если бросишь туда горсть пшеницы, получишь горсть муки! Сверло сверлит камень, но ведь тихая вода берега подмывает!

Святой Савва

Вот, что такое чудо Божие: Православие пережило гибель сербской державы, Святосаввие пережило сожжение мощей святого Саввы. Ведь бытие не зиждется на видимом, тварном, осязаемом. Оно определяется тем, что не дано видеть и осязать. На чем стоит Земля? А месяц, солнце и звезды?.. Преподобный Иустин Челийский писал: «В общем, невидимое – это сердце видимого. Видимое – не что иное, как скорлупа, покрывающая невидимое»[37].

Когда турки в 1594 году сожгли на Врачаре мощи святителя Саввы, казалось, что они навсегда разлучили с ним не только сербскую райю, но и тех сербов, которые перешли в ислам, но сохранили традицию почитания святого, унаследованную от их православных предков[38]. Но все их труды были напрасными. Святитель Савва продолжал сиять своим небесным светом, как и ранее, но теперь не в раке, а в сердцах верного народа – ведь «основа всего видимого есть нечто невидимое»[39]. Именно это невидимое является главной силой мира. Добро невидимо, а доброта видима. Зло невидимо, а злодеяния видимы. Невидим и враг рода человеческого, но видимо его царство на земле.

Великая мудрость нужна, чтобы создать нечто великое и красивое, а важнее всего – знать, что нужно отринуть. Следуя поучениям святого апостола Иоанна Богослова («не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они»[40]), святой Савва внимательно выбирает, какую духовную пищу приготовить для своего народа и Отечества. Будучи воздержанным монахом, он с богатой трапезы ромейской культуры и цивилизации заимствует лишь простую, полезную и необходимую духовную пищу. Но он не простой заимствователь, а внимательный и разумный редактор. Умел во всем увидеть настоящую ценность и на все посмотреть критически, с дистанции. Следуя этому пути, сербское средневековое искусство и культура воссияли во всем великолепии неподдельного света (в ту эпоху, и никогда более!), что нас, сербов, подняло в глазах даже тех, кто никак не желал этого признавать. И поэтому фривольные романы и сладострастная ромейская поэзия не нашли своих последователей в сербской средневековой литературе. Ничего из вышеупомянутого не переписывалось в средневековой Сербии – ни любовные романы Гелиодора из Эмессы («Эфиопика»), ни поэма Коллуфа из Египта («Похищение Елены»), ни эротический эпистолярий Арисфента («Пятьдесят писем»), ни эротическая поэзия Агафия и Павла Силенциария.

Даже такие светские философы, как Платон, Плотин или Аристотель, тексты которых были вполне доступны в то время, оставили наших благородных и добродетельных предков равнодушными. Они следовали словам свт. Григория Паламы: «Исследуя природу чувственно постигаемых вещей, они [философы] пришли к представлению о Боге, но недостойному Бога и не отвечающему Его блаженной природе, потому что «омрачилось несмысленное их сердце» (Рим.1:21) от злокозненных внушений лукавых демонов[41]». Но зато наши предки переводили и переписывали (а значит, активно читали) византийские премудрости: тексты свт. Василия Великого, свт. Григория Нисского, прп. Максима Исповедника, прп. Иоанна Дамаскина, свт. Григория Паламы. Переписывали и сохраняли только то, что умножало благоверие и добродетельность: типиконы, минеи, требники, октоихи, апостолы и жития святых. Наши духовные отцы и светские властители Средневековья были людьми серьезными (не то что сейчас!), они не играли с верой и не тешили себя тем, что можно иметь и одно, и другое – и духовный рост в Боге, и мирские удовольствия между двумя молитвами к Богу.

Зная, что государство без хороших законов не устоит, святой Савва утрудил свое измученное тело и перевел с греческого на старославянский язык Номоканон, или по-сербски – Законоправило. Так святой Савва заложил основы права на сербских землях, где два века спустя будет создано великолепное и зрелое юридическое творение – Законник благочестивого и христолюбивого царя Стефана Душана. И поэтому мы на момент освобождения от турок уже имели практически полностью сформированные правовые основы государственности. Оставалось только приспособить их к новому миру. Но тут пришли «просвещенные реформаторы» с Запада, чтобы объяснить нам, что такое разделение властей. (Как будто бы мы сами задолго до них не знали, что суды должны быть независимыми от исполнительной и законодательной власти!) «Судьи должны судить по закону, справедливо, как написано в Законнике, а не под страхом от моего царства» (ст. 163 Законника царя Душана). И ничего бы у них не получилось, если бы они не отобрали у нас язык, которым писал святитель Савва. Оставшись без старославянского, святого православного языка, мы остались без связи с нашим наследием и преданием. Язык – это, как выразился Хайдеггер, «дом бытия», «фундамент человеческого бытия»[42]. Поэтому, братья, берегите старославянский – священный язык Святой Литургии!

Источник: Сборник МАТЕРИАЛОВ МЕЖДУНАРОДНОЙ НАУЧНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ «ПРАВОСЛАВИЕ В ИСТОРИЧЕСКИХ СУДЬБАХ СЛАВЯНСКИХ НАРОДОВ», Горки, Беларусь, 2. IV 2021

---

[1] Др Јустин Сп. Поповић: Светосавље као филозофија живота (Београд, 2016, стр.55)

[2] Св. Николај Жички: Изнад Истока и запада / Земља недођија (Линц, Аустрија, стр.5)

[3] Меша Селимовић: Дервиш и смрт – Београд, 2004, стр.296-297

[4] www.youtube.com: Крсташки ратови I и II

[5] Саломон Ренак: Аполо (Београд, 1977, стр.149)

[6] Кенет Кларк: Цивилизација (Загреб, 1977, стр.34)

[7] Освалд Шпенглер: Пропаст Запада (Београд, 2010, стр.259-366, одељци: Слика душе и осећање живота и Фаустовско и аполонијско сазнање природе)

[8] Там же, стр. 262

[9] Фридрих Ниче: Воља за моћ (Београд, 2012, стр.52) Первая глава этой книги называется „Европейский нигилизм“. В ней на более чем ста страницах автор ставит диагноз Западу, детально препарирует его болезнь. Проблема Ницше для православного читателя в том, что альтернатива, предлагаемая немецким мыслителем, тоже сводится к нигизиму!

[10] Там же, стр. 56

[11] Не только Ницше, но и Достоевский заметил эту фатальную черту в идентичности «разумного» западного человека: «Ведь я, например, нисколько не удивлюсь, если вдруг ни с того ни с сего среди всеобщего будущего благоразумия возникнет какой-нибудь джентльмен с неблагородной или, лучше сказать, с ретроградной и насмешливою физиономией, упрет руки в боки и скажет нам всем: а что, господа, не столкнуть ли нам все это благоразумие с одного разу, ногой, прахом, единственно с тою целью, чтоб все эти логарифмы отправились к черту и чтоб нам опять по своей глупой воле пожить!» Ф. М. Достојевски: Записи из подземља (Београд, 1984, стр.24-25)

[12] Жофроа Вилардуен: Хроника Четвртог крсташког рата и освајање Константинопоља (Лозница, 2011, стр. 66)

[13] Шарл Дил: Византијске слике (Београд, 1991, стр.263)

[14] Читаем у прп. Иоанна Лествичника: «Насыщение есть мать блуда; а утеснение чрева – виновник чистоты. Кто ласкает льва, тот часто укрощает его: а кто угождает телу, тот усиливает его свирепость». (Лествица, стр.128) А вот как выглядел один из дипломатических обедов при дворе императора Константина VII Багрянородного: «Близ ипподрома, с северной его стороны есть удивительной высоты и красоты помещение, которое зовется «Деканнеакубита». <…> Император обедает за ними вместе с гостями, причем не сидя, как в обычные дни, а возлежа. <…> А после обеда в 3-х золотых вазах вносятся фрукты. <…> Две из них ставятся на стол следующим образом. Через отверстия в потолке опускают три обтянутых позолоченной кожей каната с золотыми кольцами, продевают их в петли на краях сосудов, а затем посредством лебедки, расположенной над потолком, и с помощью 4-х или более человек внизу ставят вазы на стол» (Лиутпранд из Кремоне: Два посланства у Константинопољ – Лозница, 2011, стр.28). После обеда приступали к обмену подарками. Из всех подарков, по свидетельству Лиутпрандта, императору больше всего понравились четыре раба, которых греки называют каризмасия – оскопленные мальчики, обученные для того, чтобы заниматься любовью с мужчинами.

[15] Матфей: 6; 21, 24

[16] Св Јован Лествичник: Лествица, стр.128

[17] Ханс-Георг Бек: Византијски еротикон (Лозница, 2009, стр.76)

[18] Он пишет: «Твои морщины, Филина, для меня красивее, чем вся / гладкость молодости, и мне больше хочется разгоряченной рукой / гладить твои яблони, которые, уже отяжеленные, опускают вниз свои бутоны, / чем буяющую грудь девушки в расцвете. / Дороже мне твоя осень, чем весна другой женщины, / и зима твоя теплее для меня, чем лето». (Там же, стр. 78)

[19] Вот один немного иронический портрет: «В византийском Риме я была блудницей, отдавала / каждому, кто хотел, свою нежность охотно за деньги. / Сейчас я художница по имени Калироя, и Тома, / опаленный любовью, рисует меня на этой картине / и открывает при этом, как нежны его чувства, ибо тает, / будто мягкий воск, в груди само сердце». (Там же, стр. 79)

[20] Там же, стр. 112

[21] Ханс-Георг Бек: Путеви византијске књижевности (Београд, 1967, стр.87, 138, 139).

[22] Апостол Павел, послание к Ефесянам: 6; 12

[23] Библия — Москва, 2018, стр. 690.

[24] Теодосије Хиландарац: Житије Светог Саве (Београд, 1990, стр.16,17)

[25] Стоит отметить, что Стефан Неманя сначала быть крещен по римо-католическому, а уже потом – по православному обряду, а также то, что Стефан Первовенчанный сначала принял корону от папских легатов, а только потом – из рук своего брата, архиепископа Саввы Неманича. И, в конце концов, не стоит забывать, что Стефан Неманя в Нише в 1189 году во время встречи предложил Фридриху Барбароссе союз против Ромейского царства.

[26] Матфей: 12; 25

[27] Святитель Савва. «Карейский типикон» (Сабрана дела – Београд, 2000, стр.95.). Узнаем здесь слова преп. Исаака Сирина: «Никогда не думай, что будешь жить много лет, потому что это зависит не от тебя, а от Промысла Божьего. Только Тот, кто управляет временем и летами, знает, когда нашей душе полезно покинуть этот мир. Не ищи преходящих благ, ибо они исчезают и растворяются, как дымка. Пусть целью твоей будет лишь спасение души твоей, и ничего более».

[28] Теодосије Хиландарац: Житије Светог Саве (Београд, 1990, стр.146)

[29] Др Ђоко Слијепчевић: Историја Српске православне цркве књ. I (Минхен, 1962, стр.98-99)

[30] Теодосије Хиландарац: Житије Светог Саве (Београд, 1990, стр.136)

[31] Там же, стр.138.

[32] Там же.

[33] До этого святой Савва был возведен в сан Архиепископа всей земли сербской «рукою Пречестного и Преосвященного Вселенского патриарха, архиепископа Константинова града, Нового Рима, Германа». Тогда «Святейший патриарх по просьбе императора благословил более не приезжать из сербских земель в Константинов град ради возведения в сан архиепископа», и дал святителю Савве «от Бога власть во всей области церковной рукополагать епископов, и священников, и диаконов и разрешать и оставлять согрешения, и учить всех, и крестить во имя Отца, и Сына и Святого Духа». И вручил ему святительский жезл и святые облачения архиерейские, написал и выдал грамоту, которую подписали собственноручно все епископы, митрополиты, архиепископы и сам патриарх Герман. Так Сербская Православная Церковь стала независимой автокефальной церковью.

[34] Теодосије Хиландарац: Житије Светог Саве (Београд, 1990, стр.141-142

[35] Там же, стр.143-144.

[36] Там же, стр.145.

[37] Др Јустин Сп. Поповић: Светосавље као филозофија живота (Београд, 2016, стр.18)

[38] Доктор наук Джоко Слиепчевич приводит ряд таких примеров, записанных когда-то иностранцами: мусульмане поклоняются могиле святого Саввы и жертвуют монастырям (Жан Шесно, 1547 г.); мусульмане святого Савву «особо почитают и очень боятся» (Катарин Зен, 1550 г.); мусульмане и евреи жертвуют монастырю Милешево больше денег, чем православные (Бенедикто Рамберти, 1553 г.); мусульмане, глубоко почитая святого Савву, с радостью откликаются на просьбы помочь в монастырских работах и даже просят монахов прочитать им молитвы (М. П. Контарини, 1580 г.). Слиепчевич приводит еще одно воспоминание: проезжая мимо монастыря Милешева, мусульмане спускались с лошадей и пешком проходили это место. Говорили, что этому их научили предки (Историја Српске православне цркве књ. I (Минхен, 1962, стр. 120-121).

[39] Др Јустин Сп. Поповић: Светосавље као филозофија живота (Београд, 2016, стр.16)

[40] Первое послание Иоанна: 4; 1

[41] Св. Григорије Палама: Тријаде (Шибеник, 2008, стр.46)

[42] Марин Хајдегер: Мишљење и певање – Београд, 1982, стр. 220