Нам говорят, что наша Церковь началась с 1054 года, а нам кажется, что кто–то из нас стоял с мироносицами на Голгофе, что наша мысль воспитывалась в школах до–Никейских отцов.
Сергей ФУДЕЛЬ (1900-1977)
В одном экуменическом стихотворении есть такие строки:
Высокий гость Пятидесятницы!
Разрушай все стены,
Разделяющие христиан![1]
Стены есть необходимый элемент дома, в том числе и Церкви как Дома Божия (1 Тим. 3, 15). Если для торжества христианства нужно разрушать стены, то очевидно, что, по мнению экуменистов, никакой Церкви как единого вселенского и совершенного Дома Божия на земле пока еще не существовало. Церкви нет, но она будет. Пятидесятницы как образования Церкви не было, но она придет.
«Cозижду Церковь Мою…» (Мф. 16, 18). Уже в самом выборе слов чувствуется, что Господь говорит именно о созидании стен, чтобы они ясно отграничивали Дом Божий. «Ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою?» (2 Кор. 6, 14).
Что–нибудь одно: или был Христос и оставил на земле Свою Церковь, или на земле нет Его Церкви, но тогда не было на земле и победы Христовой. И вот если не было еще на земле победы Христовой, тогда понятно, что для христиан все еще лежит впереди — не Страшный Суд, конечно, как старомодно мыслит Церковь, — а «Пятидесятница» и «высокий гость».
Такова пропасть, лежащая между теми кто верит в Церковь Христову, и не верящим в нее экуменическим движением протестантства и рационалистических сект. При всем том они ищут с нами сотрудничества, они хотят, чтобы Церковь вошла в их «межцерковную» организацию, они предлагают какие–то формы организационного соединения, конечно без, как они говорят, унификации, то есть без принятия учения и таинств Церкви. На базе этого сотрудничества перед нами как бы развертывается заманчивая идея всехристианского единства. Возможно ли это сотрудничество и возможно ли это единство? Нам говорят, что никто не давал нам монополии на владение Истиной, что и другие ею также владеют. Но, как остроумно заметил Вл. Соловьев, «те, кто считают все верования и мнения равноценными, — последователи Понтия Пилата, а не Иисуса Христа».
Сережа Фудель с сестрами Марией, Лидией и Ниной.
Москва, 1910-е гг.
«Мы дети одного Отца», — говорят нам сторонники экуменизма. Мы могли бы при этом вспомнить, что святой Киприан Карфагенский говорил по–другому: «Тот не может уже иметь отцом Бога, кто не имеет матерью Церкви». Допустим, что эти слова к данному обстоятельству не относятся. Но у Отца был единственный Сын, Которого Он отдал на поругание за спасение мира. Мы верим, что это спасение произошло, что Христос спас мир, победил смерть, и как начало бессмертия оставил на земле Свою Церковь, оставил не учение Свое, а именно Церковь, то есть, собственно, Себя Самого в Таинственном богочеловеческом теле Церкви, водимой Духом Святым. Церковь для нас — это не споры епископов на соборах, не великолепные титулы патриархов, не инквизиция или гонение раскольников, не мирный сон под опекой Византии или Петербурга, не многие богословские диссертации, которых никто не читает, а только одно: второй земной путь Иисуса Христа. Церковь «есть тело Его» (Еф. 1, 23), а жизнь в Церкви — «созидание тела Христова» (Еф. 4, 12) в истории.
«Как это может быть?» — спрашивал в страхе Никодим Господа о духовном рождении. Да! Церковь есть «великая благочестия тайна» (1 Тим. 3, 16), тайна духовного рождения и жизни в истории непорочного тела Христова. «Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви» (Еф. 5, 32). Это есть «домостроительство тайны, сокрывавшейся от вечности в Боге, дабы ныне соделалась известною через Церковь начальствам и властям на небесах многоразличная премудрость Божия» (Еф. 3, 9, 10). Церковь есть тайна благодати, столь же непостижимая и невероятная для рассудка, как и сердце этой тайны — вкушение Тела и Крови Господней. Так это и было — не только для современных кальвинистов, но и для иудеев 1930 лет тому назад: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем… Многие из учеников Его, слыша то, говорили: какие странные слова! кто может это слушать?» (Ин. 6, 56, 60). Церковь слушала, и мы живем в этой вере Церкви так же, как в ней жили люди в любой другой век.
На богословской конференции в Хельсинки в 1959 году один вполне ученый представитель Всемирного Совета Церквей сказал, что православие существует только с 1054 года, — со времени разделения церквей.
Фотографии из следственного дела С. Фуделя (1922 г.)
С IV века мы храним определения Церкви как единой, святой, соборной и апостольской. Первый эпитет устанавливает единственность Церкви: «А что Церковь одна, это возвещает Дух Святой в Песне Песней, говоря от лица Христова: «едина есть голубица моя, совершенная моя»» (святой Киприан Карфагенский).
Второй — ее святость: «Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, очистив банею водною посредством слова; чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чего–либо подобного, но дабы она была свята и непорочна» (Еф. 5, 25–27).
Третий — ее соборность, кафоличность, единство, или целостность, Церкви всех веков и всех народов: «Единство духа в союзе мира (так как. — С.Ф.) одно тело (Церкви. — С.Ф.) и один дух» (Еф. 4, 3–4). Нам говорят, что наша Церковь началась с 1054 года, а нам кажется, что кто–то из нас стоял с мироносицами на Голгофе, что наша мысль воспитывалась в школах до–Никейских отцов. В Церкви нет прошлого, а все в бытии вне–временного нетления, все в божественной вечности, поэтому Церковь апостолов, мучеников и подвижников прошлых веков истинно живет в настоящее время в святых воздыханиях современных участников ее жизни, людей, хоть и оскудевшей, но все еще не умирающей веры. Это вне–временное и вне–пространственное единство Церкви только потому возможно, что она есть действительно не общество, не гуманитарно–моральная человеческая организация, а именно таинственный Организм единого Тела. Сущность всякого тела — единство. Соборность Церкви есть единство святого Тела.
В.М. Сытина, С.И. Фудель и их сын Коля.
Москва, 1920 г.
Мы знаем, чтó делает это Тело единым: Тело и Кровь Божия, таинство соединения с Богом, — Его благодать. Из этого первоисточника идут и все другие признаки Церкви: Церковь благодатна, а потому, конечно, одна (unica, sola, единственна), так как разве благодать Христа разделилась? «Разве разделился Христос?» (1 Кор. 1, 13). Разве может существовать не одно, а несколько тел Христовых? Если одна глава — Христос, то одно и тело. Церковь благодатна, а потому, конечно, свята и непорочна по прямому свойству благодати и прямому обетованию Божию, а все нечистое, что находится или числится внутри ее церковной ограды и именует себя церковью, так же относится к Невесте Божией, как плевелы к пшеничному полю в Евангельской притче (Мф. 13, 24–30). Церковь благодатна, а потому она несет благодать святого преемства от апостолов.
«Ужели вы считаете достаточным то, что их называют православными, тогда как у них оскудела и погибла благодать рукоположения? Что же пользы во всем прочем, если у них не соблюдена эта последняя?» (святой Иоанн Златоуст). «Признак тела Христова, состоящий в преемстве епископов, которым (апостолы) передали сущую повсюду Церковь» (святой Ириней Лионский). Церковь благодатна, а потому всегда живет в благодатном единстве своей жизни. «Церковь соборною называется потому, что находится по всей Вселенной… что повсеместно и в полноте преподает учение… что весь род человеческий приводит к истинной вере» (святой Кирилл Иерусалимский). «Имя Церкви — это имя не разделения, но единения и согласия» (святой Иоанн Златоуст). «Принявши это учение и эту веру, Церковь, хотя и рассеяна по всему миру, тщательно хранит их, как бы обитая в одном доме; одинаково верует этому, как бы имея одну душу и одно сердце» (святой Ириней Лионский). «Один образ мыслей у составляющих единое тело Владыки Христа» (блаженный Феодорит).
Единство существует только потому и лишь постольку, поскольку люди пребывают в святом теле Божием.
«Нужно быть в непорочном единении, чтобы всегда быть причастниками Божества» (святой Игнатий Богоносец). Только пребывая неосужденными причастниками Божественного Тела и Крови, можно сохранять непорочное единство Церкви. Соборность Церкви есть Евхаристическое единство святого Тела. Святой Киприан Карфагенский пишет: «Самое таинство жертвы Господней указывает на христианское единодушие, скрепленное твердою и неразделимою любовью. Ибо когда Господь называет телом Своим хлеб, составленный из соединения многих зерен, то тем указывает, что народ наш, которого Он принял образ, составляет одно целое; и когда кровию Своей называет вино, выжатое из виноградных кистей и многих ягод и сдавленное в одно, то тем означает, что и стадо наше также составлено из смешения многих, скрепленных в одно».
Мария, Варвара и Николай — дети С. Фуделя
Единство есть любовь. Поэтому соборность Церкви есть отражение единства и любви Троической. «Ubi tres, ibi ecclesia»[2] (Тертуллиан). Соборность есть соучастие в любви Христовой. «Литургия есть вечное повторение Божественного подвига любви» (Гоголь), повторение Голгофы и Воскресения. Это и есть Церковь: стояние в благодати Божией около Креста совсем так же, как ученики когда–то стояли в Иерусалиме, ибо, как говорится в молитвах перед Причастием, «присно закалается» Христос. Живя в Евхаристическом единстве любви, в каком сотрудничестве может нуждаться Церковь? Церковь ощущает себя неотделимой от Христа. «Вода и вино после смешения в чаше (Евхаристии. — С.Ф.) так неразрывно соединяются, что… не могут отделяться… так точно ничто не может отделить от Христа Церкви» (святой Киприан Карфагенский). «Не должно искать у других истины, которую легко получить от Церкви, ибо апостолы, как богач в сокровищницу, вполне положили в нее все, что относится к истине, так что всякий желающий берет из нее питие жизни» (святой Ириней Лионский). Ибо «эта плоть (человека) питается от чаши Его, которая есть кровь Его, и растет от хлеба, который есть тело Его» (он же). Все в Церкви и начинается и кончается Евхаристией, благодаря которой человек стал «сообразным и сотелесным с Сыном» Божиим (он же).
«Истинно слово всяко Владыки и Бога моего: божественных бо причащаяйся и боготворящих благодатей, не убо есмь един, но с Тобою, Христе мой, Светом трисолнечным, просвещающим мир» (молитва преподобного Симеона Нового Богослова). В Церкви я уже «несмь един», но с Христом, а через Него со всеми «возлюбившими явление Его». Вот к этой соборности и призывает Церковь все искренние души: «Приидите, ядите мой хлеб и пийте вино, еже растворих вам; оставите безумие и живи будете» (Притч. 9, 5–6).
Говоря так, считают ли себя дети Церкви праведниками? — Святая Церковь есть Церковь грешников, но грешников кающихся и в своем покаянии устремленных к любви и святыне Божией. «Стремлюсь, не достигну ли я, как достиг меня Христос Иисус» (Фил. 3, 12). А «всяк отделившийся от общения с Церковью, хотя бы жизнь его была достойна похвалы, за то одно беззаконие, что отторгся от единения со Христом, не будет иметь жизни; ибо вне Церкви нет плодотворной молитвы, не может быть и спасительных дел» (блаженный Августин).
С.И.Фудель.
Красноярский край, конец 1940-х гг.
Не мы владеем истиной, но истина владеет нами: не наша праведность дает нам право именоваться сопричастниками святой Церкви, но святая Церковь, принимая наше покаяние, делает нас причастниками своей божественной жизни. Устремление человека к святыне Божией в покаянии и любви делает его причастником этой святыни, когда в ее огне перегорает его нечистота и он делается нетленной частицей великой и славной Церкви Христовой. Поэтому постоянный подвиг покаяния и любви есть единственные врата в Церковь, и мы в Церкви находимся не как потомственные и почетные дворяне, а лишь постольку, поскольку как нищие подходим к этим вратам, «да причастимся святыни Его» (Евр. 12, 10). Вот почему все, кто отвергает Евхаристию, отвергают и подвиг. Они боятся креста, — он для них и «соблазн», и «безумие» (1 Кор. 1, 23). Как же после этого им понять Церковь, основанную на кресте? «Вознеслся еси, долготерпеливе, на древо, и водрузил еси на нем Церковь Твою». Мы говорим на разных языках. Они предлагают нам ясную кооперацию, а мы зовем их к мистической соборности. Конечно, и кооперация нам известна. Но для этого не надо быть Церковью Божией, «великой благочестия тайной: Бог явился во плоти, оправдал Себя в людях, показал Себя Ангелам, проповедан в народах, принят верою в мире, вознесся во славе» (1 Тим. 3, 16). Они не видят Церкви, но видят ли они и Христа? Один русский мыслитель сказал: «существует полная аналогия между историческим Христом и Его Церковью: если были благочестивые люди (в Палестине), которые не видели (не признавали) Христа, то и ныне должны существовать благочестивые люди, которые могут не видеть Христа в Его Церкви».
В.М.Сытина и С.И.Фудель.
Покров Владимирской обл., 1960-е гг.
Кооперация для совершения добрых дел достойна уважения, но Церковь не имеет нужды в кооперации. Церковь есть Царство Божие, не принадлежащее этому миру, хотя и находящееся в этом мире и существующее для спасения людей этого мира; это значит, что «свою миссию она может исполнять лишь оставаясь сама собой, то есть отличной от мира, сохраняя свою особую природу» (Л. Успенский). Если же, как мы знаем, отдельные Православные Церкви уже вступили в это кооперативное сотрудничество, то это только лишнее доказательство того, что уже давно известно: оскудения веры в самой Церкви. Хомяков уже сто лет тому назад говорил о возможности этого как о «верном признаке страха, бессилия и отсутствия истинной веры. Христиане первых веков, — говорил он, — не испрашивали содействия маркионитов и саввелиан… В десятке различных христианств, действующих совокупно, человечество с полным правом опознало бы сознанное бессилие и замаскированный скептицизм… Мы стали бы изменниками, если бы вздумали призывать заблуждение на помощь себе в проповеди и если бы, потеряв веру в божественную силу Церкви, мы стали бы искать содействия немощи и лжи». Если мы живем в соборности Церкви, нам не нужен тот «призрак единства», к которому стремятся 1237 внецерковных общин и сект. И действительно, только теряя и веру в Церковь, и любовь к ней, можно серьезно думать о поддержке или сотрудничестве в отношении тех людей, которые, как, например, баптисты и другие протестантствующие сектанты, приходят в наши дни в дома православных для того, чтобы после издевательства над крестом и иконами похулить имя Девы и Матери, искажая ее отношения с Иосифом, — тех людей, которые на конференциях тоже, возможно, отнеслись бы к православию как к интересной археологической редкости, а в жизни — в современной русской провинции, где их полно — не считают православных даже за верующих. И когда простые русские люди слышат, что наши «наблюдатели» поехали на экуменическую конференцию, они, наверное, думают, что не лучше ли было бы наблюдать этих гордых людей, которые называют идолопоклонниками, не в парадных залах осторожной и культурной дискуссии, а по городам и селам России. Не вернее ли было бы следовать исконному правилу Церкви: «Состязаний и родословий, и споров и распрей о законе удаляйся, ибо они бесполезны и суетны. Еретика, после первого и второго вразумления, отвращайся, зная, что таковой развратился и грешит, будучи самоосужден» (Тит. 3, 9–11).
Перенесение останков Сергея Иосифовича Фуделя и его супруги в склеп при Покровском храме города Покрова 9 сентября 2017 г.
Что же касается того, что некоторое соучастие Церкви в этом внецерковном движении к единству, может быть, будет способствовать разъяснению истины и обоснованию позиций Церкви для будущего приведения этих людей в Церковь, то на это идиллическое представление можно ответить только словами апостола Иакова на Апостольском Соборе: «Закон Моисеев от древних родов по всем городам имеет проповедующих его и читается в синагогах каждую субботу» (Деян. 15, 21). Неужели столетия аргументирования в книгах, в статьях, в диссертациях, на конференциях и с амвонов не убедили в том, что уже вполне достаточно этого способа аргументирования. Вот недавно (в 1958 году) в Шведской Лютеранской церкви введен институт женщин–священников, и это после такого, казалось бы, убедительного, в течение столетий, и учения и практики Церкви. История христианства ждет от нас теперь только одного и, собственно, единственно победоносного аргумента: Святую Христову Церковь надо доказывать святой жизнью. Мы имеем вид благочестия, силы же его отрекаемся (2 Тим. 3, 5). Сила же его в благодати, укрепляющей человека в крестном подвиге. И вот, обращаясь к этому двухтысячелетнему пути спасения, мы сознаем, что великая радость будет у ангелов Божиих, если и у нас, и у сторонников экуменизма начнется не сотрудничество, а со–покаяние. Вот в этом мы нуждаемся. Вопреки нередким представлениям о каком–то процветании религиозной жизни в мире, она находится в крайнем упадке и оскудении, в том числе и в Православной Церкви. Сбывается одно из пророчеств Евангелия: «Сын Человеческий, пришед, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18, 8). Как кто–то сказал, христианский пласт снимается с земли истории. Конечно, Церковь пребудет всегда, но если ей еще предстоит какая–то новая эпоха в ее исторической жизни, то главное, с чем она войдет в нее, будет подвиг покаяния, этот «ключ Давидов, который отворяет — и никто не затворит, затворяет — и никто не отворит» (Откр. 3, 7). К нему она всегда и призывает все христианские сердца. Покаяние есть действие любви, а значит, и начало единства.
«Силен же есть Бог сподобить нас преуспеть в делах Его, с соблюдением себя от всякого дела лукавого, да возможем спастися в годину искушения, имеющую прийти на весь мир» (преподобный авва Исаия).
1961
[1] ЖМП. 1959. № 7.
[2] Где трое, там и Церковь (лат.).