Сава Росич: БЕЛКИН, ГРИНЕВ, ВЫЖИГИН

Часть дипломной работы „Литературная мистификация у А. С. Пушкина“, защищенной в 1976 году в Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова – научный руководитель доцент В. Н. Турбин

---

Известно, что в Повестях Белкина можно найти отголоски произведений, с которыми Пушкин как-бы спорил посредством своих повестей. Так, Н. Я. Берковский открыл, что повесть Метель полемична с новеллой Жених-призрак Вашингтона Ирвинга. О связи между Лизой из Барышни-крестьянки и Лизой из повести Бедная Лиза Н. М. Карамзина пишут М. Альтман и Э. Магазаник; М. Альтман упоминает и о литературной связи между Барышней-крестьянкой и повестью Н. М. Карамзина Наталья-боярская дочь, Э. Магазаник – намек в той же повести Пушкина на роман Ш. Нодье Жан Сбогар, а Л. Гроссман уточняет источник сюжета Выстрела (подполковник Иван Петрович Липранди). Этим список не исчерпан: одна газетная заметка является возможным источником сюжета Метели, а устный рассказ А. А. Дельвига нашел отражение в Станционном смотрителе.

            Но есть еще одно интересное произведение, нашедшее полемическое отражение в Повестях Белкина, на которое (насколько нам известно) ни один исследователь не обратил внимание – роман Иван Выжигин Фаддея Булгарина¹.

А. П. Чехов сказал однажды одному начинающему писателю: „Не надо ничего лишнего. Все, что не имеет прямого отношения к рассказу, все надо беспощадно выбрасывать. Если вы говорите в первой главе, что на стене висит ружье, во второй или третьей главе оно должно выстрелить. А если не будет стрелять, не должно и висеть“².

Как известно, у Пушкина этих „нестрелявших“ ружей нет. А у Булгарина?

„Служитель провел меня в другую комнату, через сени, и я от скуки стал рассматривать картинки, висевшие на стенах, в деревянных рамочках, выкрашенных черною масляною краской. Более всего обратила на себя мое внимание надпись за стеклом, написанная на пергамине буквами, составленными из человеческих фигур в разных положениях, вверх ногами, на коленях, ползком и т.п. Надпись гласила: таков ныне свет! Далее висели раскрашенные пальцем и гравированные гвоздем эстампы…“

Вот прекрасный пример „нестрелявшего“ ружья! Надпись „таков ныне свет“ лишь условно можно связать с сюжетом романа, если в ней усмотреть намек на то, что виновником всех похождений Выжигина является „свет“. А перечень эстампов, далее следующий, уж совсем никакой связи с последующим развитием действия не имеет. У Пушкина в подобной ситуации, в Записках молодого человека, описываются только картины, изображавшие историю блудного сына, а про остальное говорится (будто бы отвечая на булгаринское пространное изложение): „Прочие картины… в нравственном, как и художественном, отношении, не стоят внимания образованного человека“. Та же самая ситуация: „человек от скуки смотрит картины на стене комнаты“ в Повестях Белкина повторяется дважды.

Сперва в Выстреле: „Между тем я стал ходить взад и вперед, осматривая книги и картины. В картинах я не знаток, но одна привлекла мое внимание. Она изображала какой-то вид из Швейцарии; но поразила меня в ней не живопись, а то, что картина была прострелена двумя пулями, всаженными одна на другую“. Вот из этого ружья последовал выстрел! Здесь разглядывание картин послужило маневром для поворота сюжетной линии в нужном направлении – из разговора о хорошем выстреле узнаем завершение рассказа, начатого Сильвио.

Второй случай – Станционный смотритель: „…я занялся рассмотрением картинок, украшавших его смиренную, но опрятную обитель. Они изображали историю блудного сына“. В истории блудного сына легко узнать историю дочери станционного смотрителя – Дуняши, только со счастливым концом (хотя это счастье все-таки остается под вопросом – ведь отец ее с горя спивается и умирает, а сама Дуняша горько плачет на могиле отца, несмотря на все блестящие аксессуары ее богатой жизни).

Давая описание положительного „почтовой станции диктатора“, Пушкин тем самым опровергает отчасти и булгаринского сребролюбивого смотрителя, а также упрекает всех, которые, наподобие Миловидина, не прочь применить силу для достижения цели. В „Иване Выжигине“ Миловидин рассержен тем, что на станции ему не могут заменить лошадей: „′Я не хочу напрасно терять времени, и вместо того, чтобы считать станции, пересчитаю твои ребра′, сказал Миловидин, и приступил на шаг ближе к смотрителю. – ′Вы напрасно изволите горячиться′, возразил последний: ′извольте прочесть на стене почтовые постановления: вы увидите, что за оскорбление почтового смотрителя, пользующегося чином 14 класса, положен денежный штраф до ста рублей′. – ′А, если тебе штрафу хочется′, – сказал Миловидин: ′то я заплачу втрое, и так тебя уподчую, что ты в другой раз верно не получишь штрафного вознаграждения в этой жизни. Но, послушай, прежде я хочу поговорить с тобой порядком′“. Далее смотритель, за соответствующее „вознаграждение“, а попросту говоря, за взятку, отдает лошадей Миловидину.

У Пушкина находим следующее: „Что такое станционный смотритель? Сущий мученик четырнадцатого класса, огражденный своим чином токмо от побоев, и то не всегда (ссылаюсь на совесть моих читателей)… Входя в бедное его жилище, проезжающий смотрит на него как на врага; хорошо, если удастся ему скоро избавиться от непрошенного гостя; но если не случится лошадей?.. боже! какие ругательства, какие угрозы посыплются на его голову?.. Сословие станционных смотрителей представлено общему мнению в самом ложном виде. Сии столь оклеветанные смотрители вообще суть люди мирные, от природы услужливые… и не слишком сребролюбивые“. Может быть, именно желание показать настоящего смотрителя в ответ на булгаринского и заставило Пушкина сделать героя своей повести именно станционным смотрителем (как известно, герой устного рассказа А. А. Дельвига был не смотрителем, а чиновником).

Увоз богатым человеком бедной девушки, с обязательным несчастьем брошенной возлюбленной в конце, являлся частым сюжетом художественных произведений. Дочь станционного смотрителя – Дуня – пушкинский отклик на общеизвестную тему. Иван Выжигин является одним из многих произведений, затрагивающих эту проблему (впрочем, опять же без счастливой развязки). Груня, которой увлекся главный герой, рассказывает ему о своей связи с графом Ловковичем: „Граф, представив мне искусным образом несчастное положение мое в игорном доме, и обещая жениться на мне после смерти старого и больного своего отца, уговорил меня тайно уехать с ним в Киев… Не долго я была в заблуждении. Граф был любезен, нежен и вежлив, как все обольстители до исполнения своего умысла, а после того сделался груб, капризен, холоден, чтоб отвязаться от легковерной… Наконец он уехал, и через месяц я узнала, что отец его жив, и что мой обольститель женился на богатой девице знатной фамилии!“

Будто опровергая Булгарина, и его мнение об „обольстителях“, Пушкин строит повествование так, что Дуня не оказывается выброшенной на улицу. И хотя мнения исследователей о судьбе дочери смотрителя, и о способах, которыми она завоевывала себе счастье, расходятся, но факт остается фактом: Минский ее не оставил – она сделалась барыней. Мать Ивана Выжигина (кстати – ее тоже зовут Дуня) тоже связалась с богатым человеком (князем Милославским) и тайно покинула отчий дом. И хотя он был благородным человеком (таким его показал Булгарин), все же автор не позволил ему осчастливить любимую девушку. Князь Милославский гибнет и не женится на матери Выжигина, так что ей приходится мучиться всю жизнь.

А теперь перейдем к Барышне-крестьянке. У Булгарина в одном месте говорится о том, как Иван Выжигин ехал к хорошему помещику Россиянинову. На обратном пути он встречает другого помещика, Глаздурина, который охотится за зайцем. И вот, охотник случайно ударил арапником лошадей Выжигина, бричка перевернулась, и Выжигин вынужден был поехать к Глаздурину, пока бричку починят. Булгарину все это понадобилось для того, чтобы показать, как живет плохой помещик (противопоставление: Выжигин сперва посещает идеального помещика, заботящегося о своих крепостных, а потом случайно попадает к другому, который думает только о собственном удовольствии).

У Пушкина в „Барышне-крестьянке“ та же ситуация нужна для коренного поворота сюжетной линии и приближения к развязке. Помещики Муромский и Берестов, давно враждовавшие между собой, случайно встретились в лесу, причем лошадь Муромского испугалась собак, травивших зайца, и сбросила седока, так что ему пришлось ехать к Берестову. И так они помирились.   

Можно провести параллель между сценами в лесу в повести „Барышня-крестьянка“ и в романе „Иван Выжигин“ (в рассказе матери главного героя о том, как она познакомилась с князем Милославским):

„Мы разбрелись в лесу, и я, напевая заунывную песную и думая о князе, рвала ягоды, как вдруг что-то зашевелилось в кустарнике: я ахнула от страха и хотела бежать: ветви раздались, явился князь, и я невольно осталась“.

„Лиза вошла в сумрак рощи. Глухой, перекатный шум ее приветствовал девушку. Веселость ее притихла. Мало-помалу предалась она сладкой мечтательности. Она думала… но можно ли с точностию определить, о чем думает семнадцатилетняя барышня, одна, в роще, в шестом часу весеннего утра? Итак, она шла, задумавшись, по дороге, осененной с обеих сторон высокими деревьями, как вдруг прекрасная легавая собака залаяла на нее. Лиза испугалась и закричала. В то же время раздался голос: tout beau, Sbogar, ici… и молодой охотник показался из-за кустарника“.

Если обратить внимание на слова, выделенные нами разрядкой, то увидим, что текстуальное соответствие довольно заметно. Но есть и прямо противоположные моменты. У Булгарина девушку пугает сам молодой человек, у Пушкина – его собака (и если читатель, знакомый с Барышней-крестьянкой, возьмет в руки Ивана Выжигина, то, дойдя до сцены в лесу, он ожидает после слова „вдруг“ появление – собаки! Вот что значит предубеждение). Но и эта собака взята Пушкиным из Булгарина и только перенесена из одной ситуации в другую: „Вдруг поднялся шум в сенях. Хозяин хотел поспешить туда; но едва он вскочил со стула, как дверь отворилась с треском, и в комнату вбежала с лаем ужасная меделянская собака. Потом явился какой-то господин, одетый по дорожному, с трубкою в зубах, а за ним лакей его и полицейский служитель“. Булгаринская собака только пугает хозяина дома, и тем ее роль заканчивается, а у Пушкина благодаря собаке Лиза знакомится с Алексеем.

Да будет нам позволено повторить цитату из Барышни-крестьянки, где Пушкин прямо исправляет Булгарина, говорившего, что девушка думала о князе: „Она думала… но можно ли с точностию определить, о чем думает семнадцатилетняя барышня, одна, в роще, в шестом часу весеннего утра?“

Очень интересен способ построения романа „Иван Выжигин“. Главного героя судьба бросает в разные уголки не только России, но и Киргизии, и везде он встречается с разными людьми³. Сюжетная линия часто прерывается для описания историй этих второстепенных, а иногда и третьестепенных, действующих лиц. Иногда они сами рассказывают Выжигину⁴ (и читателям тоже) о своих похождениях. И это отвлекает внимание, нарушает последовательность и разружает цельность произведения. Может быть, задача Белкина состояла именно в том, чтобы показать как надо писать подобные истории. Ведь структура, по существу, одна и та же и у Булгарина и у Пушкина, но в то же время и взаимоотрицающаяся. Далее посмотрим – как.

У Булгарина рассказывает Иван Выжигин, решивший на досуге описать то, что раньше сам пережил, а у Пушкина – Иван Белкин, занявшийся в уединении в скучной деревне рассказыванием того, что раньше услышал от разных лиц. Но у Булгарина, перебивая один другого, переплетаются рассказы самого главного героя и остальных, более или менее важных. А у Пушкина Белкин про себя ничего не говорит, а только передает записанные им истинные рассказы других лиц. О самом Белкине говорит его сосед в письме к издателю⁵. Но из него мы не многое узнаем о покойном писателе. И не случайно Белкин дан таким неопределенным: он не должен заслонить собой самих повестей, он призван лишь объединить их в одно целое. Как известно, Пушкин отказывался „воскрешать“ покойного писателя. С. М. Шварцбанд написал следующее: „Все, что он (Белкин – С. Р.) еще мог бы написать, нарушало бы художественную меру, дробило бы цельность созданного образа сочинителя. Поэтому Пушкин и признавался: не на шутку покойник“⁶. И действительно, если бы Белкин продолжал выступать на литературном поприще, туман, созданный вокруг его личности, стал бы рассеиваться, и читатели узнали бы в нем Пушкина. Иными словами, Пушкин засенил бы Белкина, и Белкин превратился бы в обыкновенный псевдоним (если „покойный“ писатель вдруг оказался живым, это может означать или то, что под его именем выступает кто-то другой, или же, что он до сих пор только выдавал себя за покойного – а это противоречит и характеру честного, искреннего Белкина, и пушкинской установке на то, что все истории, рассказанные Белкиным, „справедливы“). Пушкину очень хотелось, чтобы читатели поверили в честность и простоту Белкина, потому что от этого зависело их отношение к самим повестям. Ведь если они поверят в эти истории, они перестанут верить тем произведениям, против которых они направлены. После правды жизни, которую передает Белкин, сентиментальные, нравоописательные повести и романы покажутся им надуманными.

„В новелле Выстрел выстрел никого не убивает, в новелле Метель похититель никого не похитил, а намеченная к похищению вернулась к родителям домой“⁷. Сказанное можно дополнить: в Гробовщике Адриан Прохоров пригласил мертвецов на новоселье, а потом оказалось, что все последующее ему только приснилось; в Станционном смотрителе Дуня, которая должна была повторить жизненный путь блудного сына, на самом деле оказывается не выброшенной на улицу, а барыней; в Барышне-крестьянке Алексей Берестов женится не на крестьянке, хотя он решил сделать именно это, а на Лизе Муромской, как хотел его отец. Наконец, и предисловие, в котором предполагалось дать биографию Белкина, на самом деле почти ничего о нем не дает.

Таким образом, мистификация появляется не только в названии повестей, но и в их сюжетах. Все перипетии оказываются бурей в стакане воды; читатели, предвкушавшие необычные, крутые повороты в повествовании, на самом деле находят их, но не в ожидаемом направлении! Все в чем современники упрекали Белкина (и Пушкина), на самом деле сделано сознательно. Повести легко читались, в них не было неровностей, хотя наивный Белкин, оказывается, пересказывал то, что уже давно всем известно. Но если читатель без препятствий прочел Повести Белкина, он потом станет спотыкаться на каждой странице другого произведения (одно ему покажется излишним, а другое надуманным). Это и был неожиданный полемический выпад в сторону писателей, отживших свое время, причем последовал он от какого-то наивного Белкина, к тому же страдающего „недостатком воображения“. И Пушкин знал, что этого удара ему не простят. Особенно Булгарин, хотя в предисловии к своему Ивану Выжигину он и сказал следующее: „Пусть литературные мои противники бранят Выжигина: они будут иметь сугубое удовольствие – бранить и не получать ответа“. Пушкин „понимал, что непременно ′Булгарин заругает′, – и шел на это; для того и писались повести, чтобы эстетически ниспровергнуть, в частности, Булгарина с высот литературного Олимпа, на который он самозванно взгромоздился“⁸.

Хотя Повести Белкина задевали многих писателей и полемизировали с ними, нам кажется, что больше всего они относятся к Булгарину. Мы уже показали, что форма повестей соответствует форме Ивана Выжигина, но в то же время полемична по отношению к ней. Также есть много мотивов, повторяющихся в обоих произведениях (но в разном освещении). Белкин опровергает Булгарина, но не прямым обличением, а, так сказать, поддакиванием. У Булгарина Выжигину рассказывают истории; Белкину тоже. У Булгарина показаны станционный смотритель, похищение невесты, увоз богатым человеком бедной девушки, дуэль, сцена в лесу, рассматривание картины, встреча с охотником с последующим падением на землю; у Белкина тоже. Но белкинское повторение не есть слепок с Булгарина, а исправление его. Белкин будто идет за Булгариным, и то, что первый разбрасывал то тут то там, он ставит на свое место, а вовсе ненужное упускает.

Современникам Пушкина легче было обнаружить эту полемическую связь между Повестями Белкина и Иваном Выжигином (а также другими произведениями, указанными выше). Человек ХХ века не станет читать того, чем зачитывались в ХIХ веке, за неимением лучшего. И тем самым его восприятие Повестей Белкина будет беднее (из-за нехватки параллелей, которые в момент выхода в свет этого произведения сами напрашивались). Пушкин пишет П. А. Плетневу 9. XII 1830 г.: „Написал я прозою 5 повестей, от которых Баратинский ржет и бьется“.

Как бы намекая на связь Повестей Белкина с Иваном Выжигиным, Пушкин в самом начале своего произведения помещает эпиграф из Недоросля Фонвизина, где говорится о Митрофанушке (а последнее слово в „Иване Выжигине“ – Митрофанушка)⁹. И хотя критики справедливо отмечают, что Белкин не вписывается в облик добродушного недоросля, все-таки в них есть что-то общее.

А теперь приведем один любопытный момент.

Пушкин пишет Плетневу 11. IV 1931 г.: „На Выжигина II-го я еще не посягнул, а как, сказывают, обо мне в нем нет ни слова, то и не посягну“. Значит, Пушкин не станет читать эту книгу, так как ему уже заранее сказали, что он там не упоминается. Но зачем нужно было говорить ему об этом? Может быть, в Иване Выжигине мы действительно найдем Пушкина?

„В нашем обществе игроков было два выродка знатных фамилий: князь Плутоленский и граф Тонковорин. Первый, отказавшись от выгодного брака, от всех связей с хорошим обществом, от службы, вел жизнь распутную, показывался всегда в публике в нетрезвом виде, и буянством своим нарушал все приличия. Он был еще в самом цветущем возрасте, и мог бы служить образцом живописцу для изображения отчаянного разбойника. Красное, раздутое его лицо, заросшее огромными бакенбардами, выражало дерзость и невоздержанность; глаза были всегда выпучены и налиты кровью, как у гиены; губы были надуты и отворялись только для пищи, питья и грубостей“.

Все в этом описании говорит о Пушкине. Начнем с фамилии: Плутоленский. Начальное П повторяется, а вторая половина фамилии -ленский совпадает с фамилией одного из героев Евгения Онегина – поэта Ленского. Далее: всем было известно, что Пушкин был страстным игроком. Физическое описание – прямо поражает своей схожестью. То же самое можно сказать про весь отрывок в целости. Булгарин, конечно, не упустил случая „приукрасить“ Пушкина – так появляются и распутная жизнь, и пьянство, и буянство, и преувеличения в описании внешности, сделавшие из Плутоленского грубую карикатуру.

Самое интересное то, что Пушкин не остался в долгу перед Булгариным, а ответил ему, хотя и от имени Белкина. В неопубликованной при жизни Пушкина Истории села Горюхина Белкин рассказывает, как он в 1820 году встретил Булгарина: „Утром, возвращаясь из Главного штаба, заходил я обыкновенно в низенькую конфетную лавку и за чашкой шоколаду читал литературные журналы. Однажды сидел я углубленный в критическую статью Благонамеренного; некто в гороховой шинели ко мне подошел и из-под моей книжки тихонько потянул листок Гамбургской газеты. Я был так занят, что не поднял и глаз. Незнакомый спросил себе бифштексу и сел передо мной; я все читал, не обращая на него внимания; он между тем позавтракал, сердито побранил мальчика за неисправность, выпил полбутылки вина и вышел. Двое молодых людей тут же завтракали. ′Знаешь ли, кто это был? – сказал один другому: Это Б., сочинитель′. – Сочинитель, – воскликнул я невольно, – и, оставя журнал недочитанным и чашку недопитою, побежал расплачиваться и, не дождавшися сдачи, выбежал на улицу. Смотря во все стороны, увидел я издали гороховую шинель и пустился за нею по Невскому проспекту только что не бегом… Наконец у самого Аничкина моста догнал я гороховую шинель. ′Позвольте спросить, – сказал я, приставя ко лбу руку, – вы г. Б., коего прекрасные статьи имел я счастие читать в Соревнователе просвещения?′ – ′Никак нет-с, – отвечал он мне, – я не сочинитель, а стряпчий, но Б. мне очень знаком; четверть часа тому я встретил его у Полицейского мосту′“.

На злобное отождествление Пушкина с плутом игроком, великий поэт ответил более тонко. У него Булгарин остается Булгариным, но он завтракает в „низенькой конфетной лавке“, сердито бранит мальчика, обслужившего его, пьет полбутылки вина с утра, его узнает только один человек, и, в конце концов, Белкин спутал его со стряпчим (встретившим Булгарина у Полицейского моста).

В Повестях Белкина Пушкин старался создать впечатление правдоподобия; ту же цель он преследовал и в Капитанской дочке. Как известно, рассказ в этом романе ведется от имени Петра Андреевича Гринева, а объяснение в конце его подписано: „издатель“. Пушкинский роман появился через несколько лет после булгаринского Ивана Выжигина, в предисловии к которому сказано: „Происшествия его жизни такого рода, что могли бы случиться со всяким, без прибавлений вымысла. Понравится ли читателям моим эта простота в происшествиях и рассказе – не знаю. Пусть простят недостатки ради благой цели, и потому, что это первый оригинальный русский роман в этом роде“. Но хотя сам Пугачев несколько раз помогает Гриневу (да и первая их встреча сама по себе тоже необычна), мы скорее поверим в истинность записок Гринева, чем в то, что происшествия Выжигина были на самом деле, и могли бы случиться со всяким, да еще и „без прибавлений вымисла“!

Итак, перед нами два героя: Белкин и Гринев. Чем же они связаны, что для них общее? Вспомним еще раз сюжет Ивана Выжигина. Там описаны его похождения, но они часто прерываются другими лицами, рассказывающими о своей судьбе. И если разделить его на две части, отделяя вставные рассказы от главной сюжетной линии, то получится, с одной стороны, нечто похожее на Повести Белкина, а с другой – на записки Гринева! И Выжигин и Гринев попали в степь (один в киргизскую, другой в приуральскую). Оба в степи оказываются в плену (один у предводителя племени, князя Арсалан-Султана, другой у предводителя восставшего народа, „царя“ Пугачева). И обоих тот, у которого они в плену, полюбил, и предложил им остаться, обещая почести, но оба раза последовал отказ. Далее, и Выжигин и Гринев попадают в тюрьму из-за ложного обвинения людей, сводивших с ними старые счеты, и обоих освобождают вследствие покровительства важных особ (которые, кстати, не сразу их выпускают на волю, а только следят за тем, чтобы их поступки были беспристрастно оценены). Невеста Выжигина познакомилась с его матерью еще до замужества, и обе женщины полюбили друг друга; у Гринева тоже. К тому же обе невесты в момент замужества – сироты. И еще: и Выжигин и Гринев спасают своих невест (Выжигин, правда, только будущую невесту) из ситуации, когда их заставляют принять домогания злодеев.

Таким образом, булгаринский герой находит полемическое отражение в двух произведениях Пушкина. Огромному скоплению разных перипетий, рассказов, происшествий, почти беспорядочно рассыпанных по страницам Ивана Выжигина, Пушкин ответил двумя стройно построенными произведениями.

Но есть еще один аспект связи, на этот раз между Повестями Белкина и Капитанской дочкой. Когда Гринев и Савельич попали в метель, старый дядька стал упрекать его за то, что он не захотел вернуться на постоялый двор, а продолжил путь. В словах Савельича: „И куда спешим? Добро бы на свадьбу!“ перед нами всплывают образы заботливой барышни и бедного прапорщика, спешивших в такую же погоду в Жадрино, чтобы венчаться (повесть Метель).

Сцена с собакой из Барышни-крестьянки, в несколько измененном виде, повторяется и в Капитанской дочке. Сравним соответствующие отрывки из этих двух произведений:

 „…как вдруг прекрасная легавая собака залаяла на нее. Лиза испугалась и закричала. В то же время раздался голос: tout beau, Sbogar, ici… и молодой охотник показался из-за кустарника. ′Небось, милая, – сказал он Лизе, – собака моя не кусается′“ (VI, 153).

„Вдруг белая собачка английской породы залаяла и побежала ей навстречу. Марья Ивановна испугалась и остановилась. В эту самую минуту раздался приятный женский голос: ′Не бойтесь, она не укусит′“.

И здесь благодаря собаке происходит знакомство, очень важное для дальнейшего развития действия: Марья Миронова вручает Екатерине II свое прошение, в результате чего Гринев оправдан…

Опубликовано в Сербском интернациональном журнале, Serbian literary magazine, 2012

---