Петар Милатович: ЗЕНИТЫ НАШИХ ПРЕДЧУВСТВИЙ

Он не оставлял в покое ни пуританцев, ни нуворишев, ни махровых провинциалов. Преследовал буржуев, военных и антивоенных торгашей. Думал, что лучше заблуждаться, чем погрязнуть в застое, и верил, что Европу может вылечить новое искусство, которое придёт со свободных и чистих балканских гор. С ним сотрудничали Малевич и Кандинский, Блок и Эренбург, Маринетти и Вазари, Токин и Винавер, Црнянский и Краков… Недругов было меньше, но от них можно было ждать всего.

---

 

Когда в Загребе в феврале 1921 года появился журнал Зенит, в подзаголовке которого значилось «ежемесячный интернациональный журнал о культуре и искусстве», мало кто предполагал, что последующая история о его основателе, наперекор всему, не закончится до сегодняшнего дня. Наше общество или хотя бы та его часть, для которой культура и искусство ещё нс стали лишним багажом в повседневности, постепенно погребающей нас, было обрадовано незаурядной выставкой в Старом здании Музея истории Югославии под названием Русский авангард в Белграде и в особенности тем, что её значительная часть принадлежит и нам, вернее Народному музею Белграда, который к прибывшей выставке добавил одиннадцать работ из собственной коллекции. И всё это из наследства Любомира Мицича – человека, благодаря которому вместе с экспрессионизмом, футуризмом, кубизмом, дадаизмом, сюрреализмом (…) и один наш «изм» стал частью наследия культуры и искусства Европы.

В статье «Человек и искусство», опубликованной в первом номере Зенита (где подчёркивается антивоенная позиция, безжалостная критика общества и политических возможностей и объявлено беспощадное противостояние отношений между религиозными, гражданскими и буржуазными ценностями), написано, кроме всего прочего, следующее:

«Призрак красной фурии войны своими преступными когтями вырыл могилу для всех нас – для миллионов людей. Каждый второй солдат убит. Мы никогда не забудем, что за прошедшее десятилетие погибло 13 миллионов человек, от нищеты умерло де­сять миллионов, обессилено 150 миллионов. А мы, как последняя стража, носим общую боль под сердцем, имеем одну душу отчая­ния, выражаем общий протест: Нет войне! Никогда! Никогда!.. Человек сотворён, что­бы стать Богом, а его убивают, как скот на бойне».

Европу, верил Мицич, может расшевели­ть только братство людей искусства, но со свежей кровью, тех, кто приходит с Балкан. Этот «Варварогений» — писал он, — приходящий с балканских чистых гор и территорий, в состоянии сказать нечто новое, и он будет противостоять старой, исчерпанной европе­йской цивилизации, которая начала Первую Мировую войну.

Реакция не заставила себя ждать. Так, литературный журнал из Загреба Критика называет Любомира Мицича «Лудомир Ми­цич» (луд /серб./ – сумасшедший). Их возму­тило, что его журнал «пёстрый и нарочитый, как афишные тумбы. Его основатель и редак­тор г-н Любомир Мицич, бывший безызвест­ным, пока писал более-менее православные стихи, становится в одночасье героем нашего времени».

А кем в действительности был Любомир Мицич и что в одной журналистской статье непременно надо рассказать о его жизни и приключениях?

Он родился в 1895 году в селе Кошице под Ястребарским, что было тогда частью Австро-Венгрии, а ныне — Хорватии, в семье королевского лесничего, члены которой были выходцами из Бании. Сохранившиеся биографические списки гласят, что основную школу он закончил в Глине, где впервые увидел кинотеатр, цирк и бродячий театр, и эти первые детские впечатления, почти фантасмагорические, и подтолкнули его к дальнейшему творчеству.

Любопытство и поиск себя способствовали тому, что будучи учеником средней школы в Загребе (1913-14) он принимает участие в основании Сербского школьного союза и театра при нём, в репертуаре которого — произведения сербских драматургов. А он, Мицич, здесь и управляющий, и
драматург, и режиссёр, и сценограф, и актёр. Первая Мировая война застала его на первом курсе Философского факультета, откуда он был мобилизован и после кратких курсов отправлен санитаром на фронт в Галицию. По дороге на передовую ему приходится столкнуться с ужасами войны. До нас дошла байка о том, что он развлекал товарищей актёрством и дальнейших военных действий и даже расстрела избежал, изображая сумасшедшего. В конце концов он попал в военный госпиталь (некогда монастырь) в Самоборе.

Важный момент, в какой-то мере переломный, произошёл весной 1918 года, когда в Праге он участвовал в большом историческом соборе славянских народов, с воодушевлением разделяя общую уверенность о «новой и лучшей Европе». Как «окончивший» Загребский университет, он начинает печатать в журналах свои стихи, размышления о театре, литературе и изобразительном искусстве. В 1919 году выходит его первый сборник стихов Ритмы моих предчувствий, который заметил Милош Црнянский, в частности благодаря новому свободному стилю стихотворений и сокращённой поэтической форме. Следующей весной последовал сборник Спасение душ, и стихи Мицича быстро нашли место в антологиях современной хорватской, южнославянской (на немецком) и югославской лирики.

Остаток жизни и деятельности Любомира Мицича определил его журнал Зенит – вестник культурного направления «зенитизм».

БЕЗ СРЕДНЕЕВРОПЕЙСКОГО НАВОЗА

Февраль 1921 и выход в свет первого номера Зенита обозначил не только поворот в жизни и творчестве Любомира Мицича, но и, можно с уверенностью сказать, нечто совсем новое в Европе того времени: форма, крайне необычные и на тот момент очень свободные графические решения, множество сотрудников — уже известных и признанных мастеров, чьи очерки печатаются на их родных языках (французском, немецком, английском, русском, голландском, чешском, эсперанто, венгерском и, конечно, на сербском и хорватсокм), и тех, чья «непохожесть» и авангардность тогда ставилась под серьёзное художественное сомнение.

Уже с первого номера (из всего 43-х вышедших) на страницах размещаются литературные и художественные работы европейских мастеров, а также статьи о современной литературе, искусстве, театре, кино… Список авторов слишком велик для одной статьи, но стоит выделить такие имена как Казимир Малевич, Василий Кандинский, Александр Блок, Александр Архипенко, Лазарь Эль Лисицкий, Илья Эренбург, Луначарский, Есенин, Маяковский, Томмазо Маринетти, Руджеро Вазари, Делоне, Лайош Каштан… Здесь же, конечно, и мастера, которые творили в землях прежнего Королевства сербов, хорватов и словенцев, или Югославии. В ряду этих имён Бошко Токин, Станислав Винавер, Милош Црнянский, Растко Петрович, Душан Матич, Драган Алексич, Станислав Краков…

[pullquote]Бранко В. Полянский

Младший брат Любомира Мицича в литературе появлялся под псевдонимами Виргил, Валерий и Вий Полянский. Его имя появляется впервые, когда в 1915 году был выгнан из всех школ Хорватии и Словении за то, что публично высмеивал тамошний гимн через парафраз «Лепа наша пуна флаша» («Прекрасная наша полная бутылка»). Первое упоминание в литературе относиться к тому времени, когда он подписывается как редактор и единственный сотрудник в издании «Вокруг света. Газета для экспедиции на Северный полюс человеческого разума» вышедшем в Любляне в январе 1921 года. Потом был опубликован роман «77 самоубийц», а затем и сборник стихов «Паника под солнцем». И то, и другое было представлено на Выставке революционного искусства Запада в Москве в 1926 году в рамках Югославского зенитизма, его участие организовал Любомир Мицич.

В Париже Бранко в авторитетных журналах представляет движение в искусстве, основателем которого был его брат. Устанавливает хорошие связи с русским авангардом. Громогласно противостоит поэтике футуристов подобных Альфреду Керу, автору разгромных стихов «Сербия должна умерет». И так убедительно, что упомянутый Кер назавтра вынужден покинут Париж.[/pullquote]Однако сербские модернисты недол­го сотрудничали с Любомиром Мицичем. На страницах Зенита они хотели писать о своей поэтике, что было невозможно. В частности, в июньском номере за 1921 год был напечатан «Манифест зенитизма», но включаться в это новое движение искусства у земляков Мицича желания не было: они хотели сохранить своё.

Загребские дни Зенита и Любомира Ми­цича завершились статьёй, опубликованной в 1923 году. Местным властям и противни­кам (интеллектуальным) Мицича не пон­равился очерк, в котором повторялось, что зенитисты будут решительно уходить от «сотрудничества с бездарностью и подлыми назойливыми людьми и прочим навозом».

ОБОЮДНОЕ НЕПОНИМАНИЕ

Новый февраль, уже 1924 года, стал для Зенита вторым рождением, в этот раз по белградскому адресу. Сейчас Мицич гово­рит: «Человечество может объединиться только при совместной работе, совместном деле, для совместной цели. Итак: нас объе­диняет новое искусство».

Но и в Белграде не было достаточного понимания «нового искусства». Мицич им отвечает по-своему: «Это правда, мы опа­сны для страны культурных выскочек, художественных дилетантов и стихотворных плагиаторов или всех пустотелых тыкв и пустых голов, которые костенеют над во­нючими параграфами».

Сопротивление, которое Мицич встре­тил в столице Королевства сербов, хорва­тов и словенцев, было, вероятно, наиболее очевидным в апреле того же года, когда он организовал Первую международную выс­тавку нового искусства. Он ответил единственно возможным способом – статьёй в Зените:

«Официально культурный Белград пред­сказуемо отсутствовал. Было представлено 12 стран со 110 оригиналами, но кого это интересует в Белграде, тем более когда это выставка Зенита? Наряду с Кандинским, Архипенко, Цадкиным, Делоне, Глезом, Лисицким, Лозовиком, Билеровым, Петерсом, Палладиным и многими другими можно было увидеть и первых зенитистских худо­жников Петрова и Йосифа Клека… Может, всё было бы по-другому, если бы посреди зала был повешен Мицич: посетители точ­но повалили бы толпой. Но…»

Следует отметить, что выставленные работы, которые принадлежали «Галерее Зенита», были в действительности сре зом авангардной арены двадцатых годов прошлого века, и, почему бы не сказать, первой встречей Белграда с современным искусством. Они собирались ещё с 1922 года – из путешествия Мицича в Берлин, с помощью его новых сотрудников из Парижа, Праги, Вены и Берлина. Эту галерею он представил в 17-18 номерах Зенита, поэтому известно, что у него находились работы художников, в основном его партнёров из России (тех самых, которые сегодня уже упоминались в связи с престижной выставкой Русский авангард в Белграде в Музее истории Югославии), Франции, Югославии, Дании, Венгрии, Чехословакии, Голландии, Германии, США.

Столкновение и обоюдное непонимание Мицича и окружения, причём не только белградского, не затихает. Напротив, Мицич не боится указывать на всё то, что, по его мнению, плохо в культуре новообразованной страны. И это даже прямо именуется «вина»: от художника Мирко Рачкого до писателей, каковыми были Исидора Секулич и Мирослав Крлежа, литературные критики Йован Скерлич и Богдан Попович. Мицич громогласно повторяет, что искусство – «абсолютное творение», а не «воспроизведение природы». Вместе с братом Бранко В. Полянским и небольшой группой единомышленников он организует протесты против гастролей индийского поэта, нобелевского лауреата Рабиндраната Тагора в Белграде. Во время выступления индуса в Коларчевом университете они пускают бумажные самолётики, им удаётся положить в опанки, предназначенные в качестве подарка поэту от хозяев, открытое письмо, которое никто не хотел публиковать.

НОВАЯ СТРАНА, СТАРЫЕ НЕСЧАСТЬЯ

Свой закат Зенит пережил после 43-го номера, вышедшего в 1926 году со статьёй «Зенитизм через призму марксизма», подписанной псевдонимом (?) М. Расинов. Всемогущий закон о защите страны запретил выпуск журнала по причине «коммунистической пропаганды». Это был последний выпуск журнала, и несмотря на уверения, что он не является автором спорного текста, был выдан ордер на арест Любомира Мицича. Далее следует его захватывающий побег через Риеку во Францию, в столице которой он живёт и работает следующие десять лет, занимаясь в основном переводами и написанием работ на французском языке, где и дальше развивает идеи зенитизма и образ «Варварогения» — главного образа этих идей. Здесь Мицич предпринимает несколько попыток открыть художественную галерею, находясь в дружеских отношениях со многими видными художниками, писа­телями и редакторами журналов.

В Белград он вернулся в 1936 году и че­тыре года спустя в своём новом литератур­но-политическом журнале Сербиянство публикует статью «Манифест сербиянства» касаясь, кроме всего прочего, предыдущих отношений сербов и хорватов, горячо боря­сь за права сербского народа и заботливое сохранение кириллического письма. Вышел всего один номер этого журнала.

Годы нацистской оккупации Белграда Мицич провёл в борьбе за выживание, про­давая ценные вещи из дома, вместе с су­пругой Аннушкой – его верной спутницей с молодых загребских дней, происходящей из богатой еврейской семьи, которая отре­клась от неё из-за замужества и перехода в православие.

Новая страна – старые несчастья. Его критика учреждений и авторитетов ни в ко­ей мере не отвечала только что установлен­ному порядку. Сейчас, как и до этого, Ми­цич определён в категорию неподходящих, нежелательных, вредных и даже опасных личностей. А жизнь должна идти дальше. Выживают Аннушка и Любомир, собирая и продавая старые бумаги, а порой и пакетики в то время очень востребованной жевательной резинки, которые ему иног­да приходили из православной церковной общины в Триесте. Последовало выселение из квартиры по улице Негоша 69 и переезд в тесную комнатку на последнем этаже на улице протоиерея Матфея 18, а затем самый большой удар – смерть Аннушки. Один из совсем уже немногих его друзей – Бранислав Скробоня – свидетельствовал, что Любомир каждый божий день приходил на Новое кладбище на могилу Аннушки до тех пор, пока мог передвигаться. Тогда он и признался, что ни одна видная утренняя газета не захотела опубликовать Аннушкин некролог (в Сербии принято публиковать в газетах сведения о смерти близких).

Печальный и непонятный конец

В Париже берёт своё начало и художественный путь Бранка В. Полянского, младшего брата Любомира. Здесь организованы две выставки в 1926 и 1930 годах, после чего его след теряется. Последнее свидетельство о нём датировано 1932 годом – это письмо великого французского писателя Анри
Барби, адресованное Любомиру Мицичу. где сообщается, что его брат подвергается пыткам в здании парижской префектуры, и что он попытается с помощью «Мондо» ему помочь.

Нет достоверных свидетельств о том, что с ним произошло дальше. Известно, что он кончил, как бродяга, под мостами Сены, вероятно, перед самым началом Второй Мировой войны, но неизвестно, что именно произошло, если он вот так «просто» оставил и поэзию, и живопись, и разошёлся с братом, для которого, ещё со времени появления «Зенита», являлся самым верным последователем, соратником и товарищем по несчастью.

ПОСЛЕ ВСЕГО

Мицич умер в коридоре дома престаре­лых в Качареве вблизи Панчева в 1971 году от «воспаления лёгких, а также переутомле­ния, недоедания и накопившегося чувства потери из-за длительных безуспешных сра­жений». (Однако стараниями двух молодых друзей был похоронен рядом со своей Ан­нушкой). Дело о наследстве тянулось десяток лет. Поскольку было подтверждено, что наследники отсутствуют, всё,что осталось после Мицича, перешло к Народному му­зею Белграда.

В двенадцати металлических ящиках упакованы его книги, документы, журналы и художественные произведения на бума­ге. В тринадцатом, случайно найденном в одной из канцелярий Музея, обнаружены аккуратно сложенные работы известных художников авангардного искусства: Мар­ка Шагала, Василия Кандинского, Эль Ли­сицкого… Список наследия Мицича, как подтвердила искусствовед Ирина Суботич, которая была дружна с ним и описывала его оставшееся наследство, заканчивается номером 1772…

С работами из богатого наследства Ми­цича сербская общественность имела во­зможность первый раз познакомиться на большой выставке «Зенит» и авангард двад­цатых годов, организованной в 1983 году Народным музеем Белграда и подготовлен­ной Ириной Суботич и Видосавой Голубо­вич. Переиздание всех 43 номеров Зенита опубликовано четверть века спустя, в объ­ёмной (заслуженной) монографии о жизни и работе Любомира Мицича, которую под­готовили два вышеупомянутых автора.

Осознал ли Любомир Мицич, наконец, ритм своих предчувствий?

Источник: Сербия — национальный обзор, с. 62-69