И я отдал ему телефон. И ходил без него. День ходил, два ходил, три ходил, много. И очень страдал. А потом еще больше страдал. А когда вдруг смирился с его отсутствием — или нет, когда просто почувствовал, что и не нужен он мне, я могу без него, мне без него хорошо, — позвонил сисадмин (на устаревший, домашний, который для скучных звонков, а не всей вообще жизни) и сердито сказал, чтобы я приходил, квитанцию только не забудьте.
Дмитрий ОЛЬШАНСКИЙ
У меня сломался телефон.
Ну как сломался — капризничать начал. Выключался через каждые пять минут по собственной инициативе, а иногда, перед тем, как меня срочно покинуть, писал мне на прощание: «телефон будет выключен из-за слишком высокой температуры».
Сам при этом был холоден, как высокая блондинка, да и в комнате, где я с ним сидел и на него с тоской смотрел, было сыро. Из открытого окна пахло дождем.
И я пошел искать контору, где мне его починят — тем более, что знающие люди подсказали мне, что это, должно быть, испортился аккумулятор.
Нашел.
Я пришел в старое здание «Известий» на Пушкинской площади — любимые, любимые советские редакции, где нет огромных дурацких ньюсрумов, а только сплошные кабинеты по бесконечному коридору, — и долго бродил по этажам, поднимался, спускался и переспрашивал, здесь ли насчет телефонов.
Нашел и вошел.
Ремонт телефонов, устроенный в бывшем известинском кабинете, был какой-то странный.
По стенам висели портреты.
И еще — иконы.
Я сразу узнал отца Иоанна Кронштадского, Достоевского и Амвросия Оптинского, но были и другие, неизвестные мне духовные авторитеты с серьезными бородами, смотревшие на меня сверху, как в облачении, так и в гражданском.
А под ними сидел сисадмин.
Все знают, как выглядит сисадмин.
Немного занудного вида молодой парень в очках и с хвостом, который смотрит на тебя взглядом уныло-скучающим и раздраженным одновременно, словно бы ты попросил у него сто рублей, он отказал, ты просил снова и снова, он дал, наконец, и ты ушел, но сейчас же вернулся и попросил еще сто.
— У меня тут, видите, телефон. Аккумулятор, мне сказали, сломался. Сделаете? — смущенно сказал я.
Сисадмин вздохнул.
— Мы не занимаемся ремонтом.
Я растерялся.
— То есть как не занимаетесь? У вас же, вон, на двери написано — и я обернулся посмотреть, что было написано на двери, которую я оставил открытой, — а там было написано: «ПРАВОСЛАВНЫЙ РЕМОНТ ТЕЛЕФОНОВ».
Никогда такого не видел.
— Так ведь ремонт все-таки, нет?
Сисадмин еще раз вздохнул — так глубоко, как умеют вздыхать только сисадмины, когда их просят о чем-нибудь идиоты.
А мир, с точки зрения сисадминов, устроен так, что состоит из одних идиотов.
— Вы читать умеете? Написано же — «православный ремонт телефонов». Ремонт телефонов и православный ремонт телефонов — это совсем разные вещи. Хотите православный — пожалуйста. А просто так мы не ремонтируем, это вам надо куда-нибудь в другое место пойти.
Я полчаса бродил по коридорам — и уже не хотел в другое место.
— А что такое православный ремонт телефонов?
Тут он, наконец, снизошел.
— Смотрите, я его у вас заберу.
Пауза.
— И?
— И буду держать ваш телефон здесь, у нас.
— То есть как? А чинить?
— Еще раз вам повторяю, мы не чиним телефоны! Он будет лежать тут, вы будете звонить и спрашивать, не пора ли его забрать, а я буду вам говорить, что вы должны подождать, диагностика, то-се, еще что-то проверить, еще что-то, работы много, клиенты в очереди стоят, подождите еще день, еще два дня.
— А зачем?
— Ну как зачем. Вам будет плохо без него.
Этого я не ожидал.
— Будет вам плохо?
— Ну, смотря сколько вы его… Но вообще-то да, будет.
— Вот! Вам будет плохо, вы будете страдать, привыкли же с телефоном везде ходить, смотреть в него каждую минуту. А тут — все. Его нет. И когда количество ваших страданий перейдет в качество — вот тогда я его вам и отдам.
— И что с ним будет?
— Заработает сразу хорошо. Как новый.
— Без ремонта? Просто потому что у вас лежал?
Сисадмин опять вздохнул, и опять посмотрел на меня своим классическим сисадминским взглядом, который я бы назвал: «мое презрение к человечеству бесконечно».
— Технология. Понимаете, это технология такая. Говорю же, не верите — идите в другое место.
— Ну хорошо, хорошо, верю. Но когда — как вы там сказали? — количество моих страданий перейдет в качество?
И тут сисадмин меня удивил.
В его глазах появилось что-то живое, что-то человечное, и он показал мне глазами наверх, на портреты и лики, на Федор Михалыча и старца Амвросия.
— А вот это уж я не знаю. Это — им виднее.
И я отдал ему телефон.
И ходил без него. День ходил, два ходил, три ходил, много.
И очень страдал.
А потом еще больше страдал.
А когда вдруг смирился с его отсутствием — или нет, когда просто почувствовал, что и не нужен он мне, я могу без него, мне без него хорошо, — позвонил сисадмин (на устаревший, домашний, который для скучных звонков, а не всей вообще жизни) и сердито сказал, чтобы я приходил, квитанцию только не забудьте.
Телефон уже месяц работает как новый.
Но вот эти слова — про количество страданий, переходящее в качество, — не дают мне покоя.
Неприятные слова, тяжелые.
И я тревожно посматриваю на ноутбук.
Источник: Блог Дмитрия Ольшанского